Н. Кальма - Черная Салли

— Конечно, электровоз перетянул, — вставил Чарли.

Бабушка усмехнулась в своем углу и покачала головой.

— Да, так вот, пока вы там собирались, мы тихонько удрали и поехали на Сто тридцать девятую улицу, — продолжал Тони. — Только вышли из подземки, смотрим — на углу, у салуна [3] Салун — харчевня. , собралась толпа.

— Большущая толпа, и в ней все больше цветные, но были и белые, — снова вставил Чарли, — и все громко кричат.

— Да. Ну, тут и мы, конечно, влезли в самую гущу и смотрим, что за скандал такой. Видим, подъезжает полицейская машина, с нее слезают полисмены и входят в салун. Тут нам говорят, что один черный парень, по имени Миле, хотел стащить с прилавка булку, но его зацапали и теперь, по слухам, бьют в подвале. «Я этого парня знаю, — говорю я Чарли, — он к нам в клуб ходит. Такой маленький, щуплый…»

— Нет, ты мне не так сказал, — перебил Чарли, — ты мне сказал: «Я его знаю по клубу, он всегда голодный ходит».

— Ну, все равно. Как я это сказал, вижу, у Чарли глаза на лоб полезли. «Надо его выручать», — говорит он мне, а сам уже локтями работает.

— Нет, это ты локтями, а я головой вперед, — вставил Чарли. — Голова в толпе — первое дело.

— Совсем как мой покойный отец, — пробормотала бабушка, — тот тоже был храбрецом и всегда заступался за слабых.

— Ну, пробились мы к самой двери салуна, глядим, а у нас перед носом полицейские куртки, — продолжал Тони. — «Нечего и думать пролезть туда, — говорю я Чарли, — погляди только на их кулачищи». Куда там! Чарли и слушать ничего не хочет. Заладил одно: «Мы должны. Нельзя так бросать Милса». А за нами шум, толкотня, цветные лезут к дверям, белые их не пускают… Вдруг полисмены замахали кулаками и давай теснить всех. Ну, мы тут не зевали: сразу в дверь и бегом по лестнице вниз…

— А за нами свистят, кричат, бегут… — Чарли приподнялся на постели, голос у него стал совсем хриплый от волнения.

— Да, все — и цветные и белые — ввалились в салун, — продолжал Тони, — а мы, как только очутились внизу, так прямо попали куда следует. Такой большой подвал, и посредине Миле, а кругом полицейские. И видим, костлявый салунщик дубасит Милса по лицу и по спине…

— Маленького мальчика по лицу! — возбужденно воскликнул Чарли. — Ну, да я ему хорошо влепил!…

— Да, Чарли совсем взбесился, — сказал Тони: — вцепился салунщику в ногу и давай его оттаскивать. Что тут поднялось! Мы деремся, полицейские молотят нас дубинками, я даже кусался, честное слово.

— Я гляжу, он висит на полицейском, а тот никак не может от него отделаться, — снова вмешался Чарли, — только сбросит его на пол, а Тони опять на него насел!

Глаза у Чарли так и прыгали при этом воспоминании. Тони тоже был возбужден, у него горели щеки.

— Тут в подвал вперлась куча народу. Кулаками молотят, ругаются! В суматохе Миле взял да и удрал, а нас здорово помяли. Потом из подвала все выкатились на улицу и там продолжали драться. Я одному полицейскому разорвал мундир, а он за это хватил меня по зубам. Кричит: «Ты тоже за черномазых! Вот тебе, получай!» — и кулаком мне по челюсти.

— А меня дубинкой один высокий бил!… — Чарли задыхался.

По черным щекам бабушки катились слезы. Вдруг она заметила возбуждение внука.

— Господи, у тебя опять жар! — закричала она с беспокойством. — Всё эти рассказы наделали. Бросьте, забудьте о них, пожалуйста… Дети, вы теперь всё знаете. Пожалуйста, не заставляйте их больше вспоминать об этой истории.

Бабушка укрыла Чарли одеялом. Тони откинулся на спинку кресла. Он устал от длинного рассказа. В комнату вошла миссис Аткинс.

— Там пришли все ребята, — сказала она, — они ждут своих делегатов, чтобы узнать новости.

Стан, Нэнси и Мэри стали прощаться.

Нэнси подошла к бабушке.

— Неужели вы нам больше никогда ничего не расскажете? — спросила она огорченно. — Я видела во сне Джима и Джен.

Бабушка улыбнулась:

— Ну, так и быть. Приходите завтра под вечер, я буду продолжать.

— На чем же я остановилась в прошлый раз? — Бабушка наморщила лоб.

Вокруг нее под вязом лежали и сидели ребята. Для Чарли выкатили во двор кресло, а Тони примостился рядом с ним на низенькой скамеечке. По небу шли круто завитые облака, на Гудсоне кричали пароходы. Где-то там, за рекой, шумно дышал огромный город.

— Ирландец Кеннон нагнал Джима Бэнбоу и сказал ему: «Спокойней, не ерепенься, паренек!»

Беппо в точности повторил басом интонацию бабушки.

— Помню, помню! — обрадовалась она.