Вячеслав Чиркин - Тошка, собачкин сын

Вообще-то кормление птиц пёс считал излишним баловством, но особенно не протестовал: сухой крупы он не ел, и хлебными крошками сыт не будешь. Но воробьиной едой норовили попользоваться ненасытные вороны и нахалки-галки, а этого хранитель квартиры допустить не мог.

Вначале бдительный сторож просто сидел на подоконнике и лаял на грабителей, но те вскоре поняли, что пёс их не достанет, и начисто склёвывали весь корм. Чтобы пресечь жуткое беззаконие, Тошка изменил тактику. Он затаивался в глубине комнаты и, как только ворона или галка опускалась в кормушку, стремительно вспрыгивал на подоконник. Нервы у воров не выдерживали, и они поспешно удирали.

Что греха таить, при таких бросках случалось и занавеску оборвать, и шкатулку с нитками уронить, и вазу разбить. Но в этом Тошка своей вины не видел. Зачем вещи ставить там, где они мешают? Возможно, кто-то имел иное мнение, но это, простите, его личное дело… Так считал пёс.

К воробьям Тошка относился с некоторым пренебрежением, но в общем-то и с пониманием. А вот зачем его любимая хозяйка писклявым синичкам большой кусок сала подвесила – он уразуметь не мог. «Подумать только: птичкам – сало!.. Да у них и зубов нету! Как они его грызть будут? И чем эти желтощёкие вертушки лучше воробьёв? Вот и пусть вместе с ними крупу клюют!» – возмущённо думал пёс.

Он дважды пытался запрыгнуть в открытую форточку и схватить сало, но оба раза грохался на пол. Пришлось смириться и смотреть, как суетливые неумехи щиплют деликатес, который он мог бы проглотить целиком за их же здоровье.

Несомненно, со временем Тошка придумал бы и на синичек управу, но его ждали более серьёзные дела…

На лестничную площадку, где находилась квартира Зои Ивановны, выходили ещё три двери. И за каждой кто-то жил. Притом не только люди, но и Тошкины четвероногие собратья. Устав воевать с воронами и голубями, Тошка устраивался на коврике перед входной дверью и, положив голову на лапы, внимательно слушал.

Вот со скрипом открылась и быстро захлопнулась дверь в девятой квартире.

Это выпустили проветриться толстого, трусливого кота Мэйсона.

Тошка знал, что кот осмотрится и крадучись пойдёт мимо его двери к лестнице.

Мэйсон ступал мягко, осторожно, и узнать о его приближении можно было только по запаху. Кот очень дорожил своей пушистой, ухоженной шкуркой, помнил, кто где живёт, и был всегда начеку.

Нюх у кошек слабее собачьего, зато слух – острее. Кот и через дверь мог услышать частое дыхание своего лютого врага, поэтому Тошка накрывал нос лапой, замирал и ждал, когда из-под двери потянет противным кошачьим душком.

В этот момент следовало как можно злее и громче «поздороваться» с соседом: «Гав! Гав! Гав!»

Кот от неожиданности подпрыгивал, будто на горящий окурок наступил, и панически орал: «Ма-а-а-у-у!!»

На вопль выскакивала хозяйка Мэйсона, такая же толстая и неповоротливая.

Она хватала своё сокровище, прижимала к груди и оглядывалась, думая, что на её «крошку» напали злодеи.

Никого не увидев, женщина громко ругала «дворняг недогры-зенных», намекая на Тошку.

Впрочем, Тошку это мало расстраивало.

Послушав организованный им концерт, пёс с победным видом отправлялся на кухню.

Полакав водицы и проверив порядок на окне, пёс возвращался на свой пост у двери: скоро мужчина из десятой квартиры, по прозвищу «босс», должен выводить своего курносого бульдога Дюка, которого Тошка презирал за чванство и зазнайство.

Уж слишком тот кичился своей бычьей силой и свирепым видом, хотя характером был спокоен и добродушен. Если не злить его, конечно.

Драться с Бульбоссом – так звал про себя собрата Тошка – не имело смысла, а вот возможности потешиться над простофилей озорной пёс не упускал.

Если момент атаки на Мэйсона Тошка определял чутьём, то появление Дюка мог услышать и глухой.

Едва дверь отворялась, как засидевшийся бульдог рвался вперёд, натягивал поводок, хрипел, скрёб когтями плиточный пол и мешал хозяину запереть дверь.

У Тошки со слухом проблем не было, и он «вежливо» здоровался с собратом, естественно, на собачьем языке: «Гав! Гав!»

В переводе это означало: «Привет, бегемот тупорылый! Куда торопишься? Или в штанишки наложил?»

Оскорблённый бульдог вставал на дыбы, будто медведь в цирке, и с такой яростью кидался к Тошкиной двери, что однажды опрокинул навзничь своего хозяина.