Ольга Серова - Между Северной и Южной

Папина новая квартира вкусно пахла мебелью. Я люблю, как пахнет все деревянное. И запах смолы на дереве тоже люблю.

А Макар, мой друг, любит запахи автобусов, представляете? Особенно ему нравится их нюхать, когда он в них не едет, а просто рядом стоит. Славка над ним шутит и подкалывает, а сам, например, любит нюхать резину. Зайдет в какой-нибудь спортивный магазин и давай нюхать кеды и мячи.

Мама любит запах книг. Их у нас целый шкаф. А Кузя любил запах шариковой ручки. Как только я доставал из пенала ручку, он из клетки тут же кричал: «Выпусти, выпусти меня!» На своем попугаичьем языке. А на человеческом он умел говорить «Кузя хор-роший» и «иди сюда». Я жалел его и выпускал. Кузя нападал на ручку и грыз ее фиолетовый шарик.

Мама мне уже не напоминала, как раньше, что сегодня папина пятница, я и сам это знал. После тренировки мы шли есть «Маргариту», потом ехали домой, и он стелил мне на новом темно-сером диване. Папа не спрашивал про уроки и почистил ли я зубы. Мы смотрели фильмы до самой ночи и грызли яблоки и орехи прямо на диване.

Это было много пятниц и суббот. Иногда папа делал «прогул», когда ему надо было встретиться с друзьями или куда-нибудь уехать. В прошлом году он взял меня на зимние каникулы, и мы целую неделю жили в лесном отеле вместе с его друзьями и их детьми.

– Мой любимый путешественник! – обрадовалась мама, когда я вернулся.

– Не путешественник, а гастролер, – проворчала бабушка Оля. Она к нам погостить из другого города приехала.

– Ба, – не понял я, – а кто такой гастролер?

– Кто все время с ездит с чемоданом и выступает, – я не знаю, шутила бабушка или говорила серьезно.

– Но я ведь не артист.

– Зато папа твой артист. Да еще какой, – сказала бабушкина спина из-за раковины.

Не понимал я этих взрослых разговоров, но отчего-то разозлился на бабушку. Зачем она так говорит про папу? Ведь она совсем не знает, как он меня любит.

– Мишань, просто бабушка сердится на папу, – объясняла мама, когда мы остались вдвоем. – Это она меня так защищает, ведь я же ее дочка. А родители всегда хотят, чтобы их дети были счастливы.

– А чего она сердится? Это мы с ним жили, а не она. А ты… тоже сердишься на папу? – спрашивал я маму.

– Мишука, бабушка посердится еще немного и перестанет. Все наладится. Главное, что мы есть друг у друга, – сказала мама и шмыгнула носом. Как маленькая.

Но я тогда не успокоился. Представляете, я взял и сказал бабушке, чтобы она уезжала. А потом пошел к себе и выпустил Кузю из клетки.

Он не стал летать как бешеный, а сел на плечо и начал жевать мое ухо. Сначала правое. А потом левое.

Кузя хотел меня развеселить, но мне было ужасно грустно. Я слышал за дверью шум и думал, что бабушка собирает чемодан. Наверное, она никогда больше не приедет к нам.

Никогда не испечет мои любимые блины. Моя Блинная Бабушка.

Никогда не подарит смешных роботов и динозавров. Я давно в них не играю, но мне все равно приятно, что бабушка разбирается в динозаврах.

И не свяжет мне новую сеть для захвата Доктора Осьминога. Хотя я тоже давно не играю в него.

А кстати, где старая? Я полез в ящик с игрушками и нашел на самом дне старую зеленую сеть.

Как такое бывает? Еще пять минут назад я злился на бабушку, а теперь нюхал эту старую сеть и прижимал к лицу.

Мама говорила, чтобы я не боялся слез, если мне грустно или обидно. И что скоро я почти перестану плакать, когда вырасту. А сейчас еще можно, даже если ты мальчик.

Однажды она мне даже лестницу рисовала и показывала, как я маленький, в пеленках и с соской, лежу на самой нижней ступеньке и ору во все горло. Каждый день и каждый час. И все так орут, когда маленькие. На третьей ступеньке мама нарисовала меня, где мне было три года, и сказала, что тогда я плакал через день. А в пять лет – вообще два раза в неделю, представляете?

Сейчас я плачу очень редко. Я и вспомнить не могу, когда плакал в последний раз.

Но тогда я заплакал: мне стало жалко бабушку из-за того, что я ее прогнал.

– Мишенька, – вдруг услышал я бабушкин голос совсем рядом, – пойдем блины с малиновым вареньем уминать?

Она не обиделась! И не уезжает. Я выдохнул десять килограммов чего-то тяжелого, и мне стало легко. Наверное, я бы смог, как Кузя, бешено полететь по комнате и петь песни.

– Прости меня, ба. Я не хочу, чтобы ты уезжала.

– И ты меня прости, вечно я что-то лишнее говорю, – сказала бабушка, и мы обнялись.

Она просто хотела, чтобы все было как прежде. И я хотел. Значит, мы с бабушкой одна банда, в которой я – Гастролер, а она – Блинная Бабушка.