Яков Бунтов - Чудесные всходы

Сегодня в книге протоколов заседаний педагогического совета появилась такая запись:

«Исключить из школы Германа Степанова, ученика 5 „б“ класса (второгодника), за систематические драки, хулиганство, грубость с учителями, за срыв уроков и другие безобразия…» Дальше шло подробное перечисление его проступков. Последней каплей, переполнившей чашу терпения учителей, были Герины фокусы со светом.

…Шли суровые годы войны. Многие школьные здания давно были превращены в госпитали. Наша школа, сменив уже несколько мест, переехала в один из домов бывшего женского монастыря, расположенного за стадионом «Динамо». Здание было массивное, с мрачными сводчатыми комнатами и длинными коридорами. Занятия шли в три смены. Классы не отапливались. За партами ребята сидели в теплой одежде и рукавицах.

Часто по вечерам не горело электричество. На этот случай ученики носили с собой все, что может дать хотя бы самый слабый свет. В такие уроки у «огнепоклонников» на каждой парте что-либо горело — начиная от лучины и кончая лампочками-коптилками. В классе плавало облачко дыма. Если урок был устный, ребята грели над огоньком руки.

Герина самодельная лампочка была самой яркой в классе и вызывала зависть всех учеников. На ней, как па заправской керосиновой лампе, было стекло. Конечно, не настоящее — Гера искусно применил для этой цели пробирку с отбитым дном. Но не только благодаря стеклу она давала много света: Гера наполнял свою «коптилку» каким-то особенным горючим. Секрет горючего он никому не выдавал.

Сидеть с «коптилками» ребятам нравилось. Чтобы доставить удовольствие «огнепоклонникам», Гера ухитрился положить в патрон под электрическую лампочку маленький комочек бумаги. Темнота теперь была обеспечена. Долго не могли понять, почему света нет лишь в одном классе. А когда все выяснилось, Геру решили исключить из школы.

Мне было жаль его. На уроках ботаники, которые я вел, он проявлял большую любознательность и смекалку. Понравилось мне и у него дома: на полке — стопка книг, сверху — однотомник Мичурина. На подоконниках — цветы. Увлекшись, Гера горячо объяснял мне:

— Вот это герань. Цветы на ней белые, а я привил на нее растение с красными цветами… Здесь прививка на бегонии. Тут на розе… А там — на гортензии.

Я переходил от растения к растению, удивлялся и не верил своим глазам. Мне стало стыдно из-за того, что я запустил опытническую работу в школе. Конечно, у нас не было участка, конечно, мы не раз переезжали из одного здания в другое… В общем, я мог бы в свое оправдание назвать множество этих «конечно», а вот этот маленький сорванец, которого ругали на каждом педсовете, и не думал ссылаться на трудности военных лет и в своей промерзшей и прокопченной комнатке занимался опытами…

Я пошел к директору и стал просить его, чтобы Геру не исключали. После длительных переговоров он разрешил оставить мальчика под мою ответственность.

Гера был худощав и длинноног. На узком лице — карие глаза, нос с горбинкой. Волосы длинные, зачесанные назад. Нрава он был веселого. Смеялся всегда громко, широко раскрывая рот. Глаза при этом делались большими и блестели. Видно было, что Гера хохотал от души. Когда он чему-нибудь удивлялся, то, смеясь, восклицал: «Вот это здорово!» Одобряя же что-нибудь, односложно произносил: «Порядок». А если у рассказчика слышалась нотка лжи, Гера громко заявлял: «Свист!» На лице его нередко блуждала беспричинная улыбка; иногда он во время урока задумывался и, улыбаясь, смотрел невидящим взглядом сквозь толстые кирпичные стены монастыря.

Где-то Гера раздобыл танкистский шлем и с той поры с ним не расставался. Даже летом он носил его с опущенными наушниками. Зато свое потрепанное полупальто не застегивал и зимой; шарфа и рукавиц тоже не признавал. В общем, «закалялся», как говорил он. Руки у него всегда были красные и растрескавшиеся. На ногах — большие сапоги…

Жили они вдвоем с мамой. Отец был на фронте. Мать с работы приходила поздно, и все хлопоты по хозяйству легли на Герины плечи. Он колол дрова, топил печь, подметал комнату, стоял в очередях, чтобы «отоварить» карточки.

Вскоре после педсовета у меня с Герой состоялся большой разговор. Мальчик знал, что его оставили в школе под мою ответственность, и держался сейчас настороженно. Я видел, что он не может понять, почему я так поступил.