Ольга Цыбина - Прививка от манной каши

Потому, что c того момента, у тебя навсегда с собой в душе есть согревающий Счастливый хачапури.

"Cо мной что-то не так" – размышляла я, тоскливо волоча ненавистную коричневую папку с нотами по сугробам. Мне было восемь. И шла я в музыкальную школу.

В бабушкиной гостиной на почетном месте стояло торжественное черное фортепьяно с резными лапами и золочеными подсвечниками. Вся моя семья, включая многоуважаемое старинное фортепьяно, была музыкальна и не представляла себе жизни без скрипичных струн или клавиш цвета слоновой кости. На семейных праздниках бабушка, вдохновенно играла на фортепьяно, cтарший брат, Алеша, стоя рядом, на радость всей семьи, выводил "Пой, ласточка, пой". Конечно, заставляли его шантажом, но баритон то был чудесный.

Мама и дядя блестяще закончили музыкальную школу по классу фортепьяно, о чем гордо оповещали их дипломы, бережно хранимые бабушкой. Двоюродный дядя много лет играл на альте в Государственном Симфоническом оркестре, гастролируя по всему миру, а младшая сестра уже ходила на подготовительные занятия в музыкальной школе и ее, конечно же, хвалили.

А я, год назад, стоя с мамой перед входом в музыкальную школу, не увидела свою фамилию в списках принятых. Листочек, с напечатанными на машинке фамилиями еле держался на одной канцелярской кнопке, свисая с пробковой доски, а я еле держалась на ногах. Моей фамилии в списке не было. Не веря своим глазам, мы два раза перечитали весь список, мама даже сходила уточнить в приемной комиссии, и получила в ответ сухое “Не зачислена”.

Мне казалось, я пела прекрасно и все задания выполняла на отлично, в общем то, как всегда. Бабушка всегда говорила, что я Звезда. Меня всегда хвалили, давали главные роли на утренниках, я ходила на танцы и устраивала с сестрой домашние спектакли. А тут, категоричное "Не зачислена". Занавес.

Родственники, сплочённым музыкальным фронтом, не поверили в такую генетическую аномалию и на переговоры с директором музыкальной школы отправилась Бабушка. А так как, моя бабушка обладала невероятной харизмой, французскими духами и некоторыми свободными средствами, то в сентябре я, с красивой папкой для нот, довольная пошла в музыкальную школу.

Следующие два года были наполнены моим ужасом и неподдельным удивлением родственников. В любую погоду я шла в красивое здание на бульваре и мне казалось, что страшнее места на свете нет. У меня не получалось категорическое Ничего. Преподавательница Ада Львовна просила повторить арпеджио, вздыхала и продолжала надеяться. На специальности в воздухе витала безнадежность, а на сольфеджио казалось, что со мной разговаривают на иностранном языке. Мне всегда все легко давалось, а тут…

Но сдаваться перед трудностями в семье принято не было и я продолжала ходить в музыкальную школу. Единственной причиной что-то пропускать было всесемейно действующее железное правило "Температуры". А так ка ребенком я была на редкость здоровым, я и не пропускала. Ходила, зубрила, рисовала карандашом ноты в длинной узкой нотной тетрадке, и все равно получала двойки. Я чувствовала себя тупой неумехой, но, главное, перестала быть Звездой.

Моя самооценка летела с ледяной горы, как первоклассник на картонке.

Но хуже всего было по воскресеньям. Младшая сестра смотрела по телевизору детскую передачу "Будильник", а вся семья за большим круглым столом ела жареную картошку. Есть я категорически не могла, меня тошнило от страха. Перед Хором.

Все вокруг искренне не понимали, как же так. Просили заниматься побольше. Я и занималась. Время от времени, пытаясь говорить родителям, что несчастна, что не хочу ходить в музыкальную школу, что у меня совсем ничего не получается. А почему так происходит, объяснить родителям я не могла. В голове было много всего, что не получалось сложить в стройные, так необходимые взрослым убедительные аргументы, и я говорила, как могла: “Не хочу больше ходить”. Родители рассеяно слушали, но бросать не разрешали.

Ещё через год, я начала получать тройки в школе даже по любимому французскому. Куда мне было о нем думать, я же часами учила гаммы! Учебный год я закончила, рыдая в объятиях бабушки. Захлебывалась, что я тупая, и никакая совсем больше не "Звезда”. Бабушка жила на другом конце города и была не сильно в курсе моих ежедневных музыкальных терзаний. Она спросила только одно – "Объясняла ли я это родителям?"

В тот же вечер, бабушка высадилась из такси перед нашим домом, как армия Наполеона в испуганных Антибах. Моих родителей строго пригласили на кухню, а мне выдали шоколадку “Аленка”. С тех пор я больше никогда не ходила в красивое здание на бульваре.