Павел Ковалев - Андрейка

И Андрейка часами молча сидит и думает, строя разные планы. Теперь вот в его памяти всплыло воспоминание о последнем дне их партизанской жизни, о задании Мартына. Когда началась подготовка к наступлению на Смоляны, Мартын подозвал мальчика и сказал:

— Беги в гражданский лагерь и скажи деду Ахрему, чтобы поднимал всех на ноги. Пусть будут готовы к походу...

— К какому? — не удержался Андрейка.

— Потом все узнаешь... И ты будь готов вместе с дедом Ахремом...

Андрейка выполнил приказ. А под вечер примчался посыльный от Мартына и приказал всем двигаться в Смоляны, уже освобожденные от врага.

— Немцев вытурили... Ночевать можно будет дома, по-человечески,— радовался связной...

Сейчас Андрейка, конечно, понимает, что Мартын направил его к старым и малым не случайно, а чтобы не рисковать во время последнего боя. Мальчику было и приятно от мысли, что о нем заботятся, и вместе с тем очень обидно, что активного участия в решающем бою принять не довелось.

О многом еще думалось Андрейке.

Но все мысли завершались одною, не покидавшей его и в тяжкие дни лесной жизни, и особенно взволновавшей тогда, когда стоял он на трибуне и внимательно всматривался в лица военных. Это мысль об отце, о возможной встрече с ним.

Утомившись от дум, Андрейка вставал и час-другой что-нибудь делал или в квартире, или в коридоре. Потом направлялся в райисполком и заглядывал в кабинет Мартына. Убедившись, что кабинет пуст, опять возвращался домой и находил себе новую какую-нибудь работу.

Погода стояла теплая. Шла весна — веселый и счастливый апрель. Район за районом, город за городом родной Белоруссии очищались от оккупантов. Советские войска рвались вперед, настигая врага и приближаясь к Минску, к братским землям Литвы, Латвии и Польши.

Андрейка был полностью в курсе событий. Правда, в местечке, среди тех, кто пришел из леса, он пока не нашел себе друзей, а из эвакуации люди еще только начинали возвращаться. Однако Мартын, ожидавший приезда своей семьи с

Урала, по-прежнему рассказывал мальчику обо всем и оставался самым близким его советчиком и учителем.

Приближался конец учебного года, хотя занятий в школе Смолян, конечно, не было. Андрейка знал, что ему надо готовиться к учебе в следующем учебном году. Однажды Мартын напомнил ему об этом, подчеркнув, что готовиться к занятиям надо усиленно:

— Ты забыл многое, сынок. А партизан и в школе должен быть не последним, а всегда первым.

Андрейка взялся за книги, принесенные Мартыном, перечитал их и старательно переписал отдельные предложения в тетрадь. На душе у него было радостно: каждый день приносил новые хорошие вести с фронта.

Жизнь Андрейки вступила в новый свой день.

Мартын шел домой молчаливый, чем-то озабоченный. Любопытно, как иногда бывает с человеком. Еще вчера все, в том числе и он, бывший партизанский командир, были охвачены необычайным подъемом и остро ощущали полноту своего счастья, принесенного родной Советской Армией, а сегодня вдруг стал хмурым, чем-то недовольным. Андрейка не решался ни о чем спрашивать. Ждал, пока Мартын сам скажет, что с ним.

Мартын только вчера ночью вернулся из Новоселковского сельского Совета. Там он пробыл два дня и приехал домой очень встревоженный. Потихоньку открыл дверь в избу и, чтобы не разбудить Андрейку, сразу лег в кровать. Утром встал, ополоснул холодной водой лицо и, торопливо вместе с Андрейкой позавтракав, отправился на работу.

Мальчик не мог догадаться, почему так озабочен Мартын. Ему, чужому, казалось, что, быть может, причина этого — он, Андрейка, и есть. Семья Мартына скоро приедет, а ты лишний в доме. Но мальчик быстро отогнал эту мысль. «Если действительно замечу что-нибудь такое, сразу убегу»,—рассуждал он, успокаивая себя.

Вернувшись после работы домой, Мартын быстро разделся, зачерпнул кружкой воды из ведра и попросил Андрейку:

— Будь добр, полей на руки, и пора обедать...

Мальчик почувствовал в голосе Мартына прежнюю теплоту. Он знал, что дел теперь у Мартына много, заботы по службе огромные: не первый раз сегодня ходил к нему на работу и видел, сколько людей всегда ожидают приема. И все они из деревень, с разными просьбами.

— А ты, видно, грустишь тут один, Андрей, — крепко зажмурив глаза, чтобы не попало мыло, заговорил Мартын.— Сам, брат, понимаю, что мало времени уделяю тебе. Целыми днями не видимся... Плохо, очень плохо. Ты уж если что, прости меня, старика...

— Что вы, дядя Мартын! — обрадованный услышанным, остановил его Андрейка.— Разве я не вижу, как вы делами заняты! Хотя мне, конечно, одному скучновато.