Алексей Леонов - Лёнькин букварь

— Ноет вся нога. Я потом совсем не смогу ходить.

— Давай поправлю, — назвалась бабка Фёкла. — Разом и побежишь. Тряпочка холстинная перетянуть — у меня вот она.

— Да, ты вон Лёньке правила руку и скривила. Хочешь и мне ногу скривить?

— Вот уж напраслину несёшь. Где-то у него скривлена рука. Я правила-то её — все косточки перебрала.

— Правда, баб, — сказал я и выставил руку, изогнув её в запястье.

Бабка Фёкла, слепо щурясь, направилась ко мне. Колька скатился в лопухи и следом за ним протопал Тика. Я не стал ждать бабку, пошёл по плотине к оврагу.

— Погоди, погоди, — останавливала она меня, — дайка мне взглянуть.

— Не, потом, — ответил я.

Бабка Фёкла обернулась, позвала внуков:

— Колька, Витька, вы где?

Я спрыгнул с обрыва в овраг, проехался и по сыпучему глинистому склону на четвереньках пробрался за изгиб, затаился под обрывом.

— Ребятки, ребятки, потом поиграете в пряталки. Пойдёмте скорее от жары…

Мы сошлись у ручья, сели на траву.

— Она меня чуть не увидала, — сказал Тика.

— Ты топаешь, боишься на пузо упасть, — сказал Колька. — С тобой ничего делать нельзя.

— А ты какой? Ты сам такой, — возразил Тика.

— Не спорьте, — остановил их я. Они могли разодраться. — Давайте искупаемся — и на луг. Там теперь вовсю возюльки возят.

— С плотины вода холодная, — сказал Колька. — Пойдёмте в хвосточек.

В хвосточек, на мелководье, мы не пошли, а побежали наперегонки. Я первым добежал до места купания, разделся. Колька бежал следом, раздевался на бегу. Тика тоже стягивал рубаху, но застрял в рукавах и забрёл в крапиву.

— Тика, — крикнул я, — ты сбегай за Беленьким и за Лёнькой Смальковым. Мы тебя подождём.

— Да, а купаться? Один я не полезу в воду.

— Мы тебя подождём. Я сказал же.

— А к кому сперва бежать? — спросил Тика.

— За Лёнькой, а потом за Шуркой.

Ни того, ни другого не оказалось дома, сообщил, вернувшись, Тика и влез в воду. Мы обмылись на глубине от ила и разом вылезли.

— А вы меня обманули, — застонал Тика. — Говорили подождёте, а сами… сами вылезли.

— А мы ждём тебя, — ответил Колька.

— А ты молчи. Я скажу отцу, что ты за дровами не пошёл.

Колька забегал по берегу в поисках камня, отворотил кусок дёрна с кромки берега и запустил его в брата. Тика нырнул. Голова скрылась под водой, а ноги торчали над водой. Дёрном пришлось ему по этой самой части. Он вынырнул, схватил горсть ила. Я метнулся за ракитку, а Кольке залепило илом ухо и щёку. В воду полетели камни, палки, комья земли. Тика с рёвом отступил ко второму берегу и стал грозить брату, что расскажет отцу о всех его проделках: что Колька через леток палкой лазил за мёдом в улей, воровал с гнёзд яйца и таскал их Столыпину, что курил табак и снял с молока в погребе сметану, а сказал на кошку. Колька перебежал на второй берег с камнями. Тика успел выбежать из пруда, схватил одежду и убежал к дому. Брат погнался за ним. Я в одиночестве отправился на луг в Гаёк.

Луг был заполнен народом, лошадьми. Стог поднялся высоко. На стогу работали стоговальщики в белых рубахах и мелькали ребята. Лошади подтаскивали опутанные верёвками возюльки сена к стогу, отправлялись за новыми копнами. Луг пустел, становился похожим на осенний. Я посмотрел, где работала мать, направился дальше от неё, прыгнул на возюльку и поехал к стогу. Мишка встретился с моим возчиком, спросил, какую копну он везёт, потрусил дальше и не заметил меня.

Колька с Тикой пришли на луг уже перед обедом, я был на стогу, заметил, как они крались мимо ржи. Они боялись отца. Но его на лугу не было. Он ушёл с саженью отмерять луг, где утром убрали сено. Я помахал им идти смелее. Они сбежали со склона. На стог их никто не подсадил. Они бросились кататься, но им стало попадать от возчиков: лошади уже приморились, животных жалели и лишний груз не брали.

— Ребята, по две копны привезёте — и на обед, — объявил со стога Федосей, Васькин отец. — Средину набьём, а то, — он посмотрел на белые громоздкие облака, — вдруг да брызнет грибной…

К стогу подъехал Мишка. Я окликнул его:

— Миш, дай прокатиться?

— А ты тут? — удивился он. — Когда пришёл?

— Недавно.

— Будет тебе от матери, если в огород кто залезет. Иди, катайся.

Я прыгнул со стога на привезённое им сено. Он подсадил меня на лошадь, вручил хворостинку, и я поехал за копной. Я выбрал самую дальнюю копну, подъехал и вдруг услышал голос матери. Она говорила Васькиной матери и тётке Прасковье, что уже купила своему меньшому (это мне) обновку к школе; что до школы дотянулся, а как дальше дела будут, не ведает.