Сергей Сергеев-Ценский - Аракуш [авторский сборник]

…Нет никаких пёстрых волчков, и нет никаких двадцати четырёх колен у скромной милой птички варакушки.

Но, может быть, и не обманывал меня старый Авдеич?

Множество лет прошло с тех пор, и я думаю теперь, что он искренне в это верил.

Я ушёл тогда, возмущённый моим стариком, я не понял тогда, зачем ему нужно было обманывать меня с тем же спокойствием, с каким говорил он мне до того свою правду.

И только теперь, когда целая вечность прошла, вижу, что он оберегал даже от меня, девятилетнего, свою мечту.

Должна была родиться мечта даже у Авдеича. Невыносимо без мечты… Тускло, тоскливо, очень душно…

Соловей, «словами поющий», двенадцать слов своих выговаривающий чётко и голосисто, в своём каком-то порядке и с огромнейшей к ним любовью, на тысячи лет заворожил человека… Общепризнанный друг влюблённых и поэтов… Кто из поэтов не воспевал соловья? Не было такого поэта…

Но Авдеич, седенький Авдеич, любивший фуражки с кантами, он возроптал… Он восстал!.. Он сказал себе самому: «Я тоже поэт, и я тоже — влюблённый… И я не хочу, чтобы соловей был пределом птичьей певучести!.. Верю и исповедую, что в глухих, неприступных для человека местах, украшенный синими и красными лентами на груди, хоронится, скрывается подлинная птичья красота и слава, ровно вдвое лучший певец, чем самый лучший из соловьёв, и имя ему — аракуш… Только тем и живу я, только тем и горд я, что о нём знаю… Только эта мечта зовёт меня и тянет, чтобы в моей комнатёнке тесной, мною пойманный и обручнённый, запел не какой-то соловей, и не пёстрый волчок, и не варакушка, а настоящий аракуш… Вот, слышите, три-на-дцатое колено… И дальше и дальше… Побиты все соловьиные рекорды… Пятнадцать колен… Двадцать колен… Считайте, лучше… Двадцать два… двадцать три… Два-дцать че-ты-ре…»

Вынесены подальше на двор все остальные птичьи клетки со всеми этими жалкими дроздами, канарейками, соловьями… Греми, аракуш!.. Слушай, столпясь под окошком, пушкари и стрельцы… Затаи дыхание, запруди улицу, останови езду, чтобы ничто не мешало слушать…

Вы слышите теперь?.. Вот кто такой аракуш… А кто нашёл его, настоящего? Кто поймал?.. — Авдеич… пятьдесят лет искал, а всё-таки нашёл… Вот вам и Авдеич…

Эй, старина… А-у-у-у!..

Ты жив, конечно, и теперь ещё, ты вообще бессмертен… Ты и сейчас, конечно, всё ловишь своего «аракуша», как я своего… Скучно было бы нам с тобою жить без «аракуша»… Какое — скучно… Сказал я тоже… Невыносимо нам было бы — хоть сейчас в гроб…

Авдеи-и-ч!.. А-у-у-у!..

— Руку, товарищ!

1926 г.

Коля Житнухин, мальчик лет пятнадцати, утром, когда, после сильного прибоя, утихло море, пошёл с мешком подальше вдоль берега, не выкинуло ли где камсы [22] Камса — небольшая рыбка, родственная сельди. .

Близко к городу незачем было ходить: тут, конечно, чем свет всё было подобрано, и Коля забрался в глухие места. После долгого шторма странная стояла тишина, и море режуще сверкало, и берега пахли морем, а солнце грело, как греет оно в феврале на юге, когда небо чисто и не дует ни с севера, ни с востока.

Белые стада чаек паслись на голубом недалеко от берега; тем вероятнее казалось Коле, что вот выйдет он подальше за камни, на укромный пляж, — и вдруг яркая кипень сонной камсы, переброшенной

на взмыве какого-нибудь девятого вала… Расставь мешок и греби в него рыбу, как гравий…

Коля зашёл далеко, наткнулся на круглый мыс, который надо было огибать с тылу по чуть заметной козьей тропинке; а когда обогнул он его и новый кусок синеватого пляжа открылся, — сколько ни смотрел Коля, никаких ярких залежей камсы на нём не заметил, только совсем недалеко, снизу, шёл густой запах падали.

Тропинка к морю была тут очень крута и вилась между камней, угловатых, огромных. Но когда Коля высунулся из-за камней и брезгливо глянул вниз, он увидел орла на выброшенном дохлом дельфине.

Орёл-стервятник, истемна-серый, с голой, синей, как у индюка, шеей, рвал красные клочья дельфиньего мяса и глотал, тряся головою, — рвал и глотал жадно, — должно быть, сильно был голоден. Сидел он спиною к берегу и не заметил Коли, а Коля, едва только разглядел орла, весь насторожился, как дикарь-охотник, затаил дыхание и скосил глаза под ноги, — нет ли мелкого камня. Камень фунта [23] Фунт — русская мера веса, равная 409,5 грамма. в три весом был, и он осторожно за ним нагнулся.