Лев Кузьмин - Заветное дело

В скором времени выдали Вале новенький синий халат, вручили мягкую, чистую ветошку. И встала она с другими девушками в ряд смазывать чёрные, обгорелые, громыхающие, будто сковороды, формы. А смазывать надо быстро! После смазки формы к тестоделам идут, потом, наполненные тестом, отправляются в печку.

А печек не одна — девять. А все, кто формы тестом набивает да потом их в печки сажает, кричат на смазчиков: «Давай, давай, давай!» И смазчики спешат, ветошками по формам шлёпают. Валя тоже шлёпает, — поглядеть на себя и друг на друга нет ни у кого ни минуты.

Но вот смена кончилась, всё смолкло, работницы вздохнули. Вздохнули, потом на новенькую посмотрели, да и говорят:

— Ого!

Валя тоже оглядывает себя так и этак, а работницы смеются:

— Всё в полном порядке! Мы смотрим на то, какая ты, оказывается, аккуратистка. Мы, смазывая формы да поспешая, убрызгались маслом с ног до головы, а на тебе халатик и сейчас, будто из магазина. Работала, от нас не отставала, а на халатике — ни пятнышка. Ну и ну!

С тех пор Валю так и прозвали аккуратисткой.

После войны город рос, заново молодел, молодела вместе со всей Пермью и пекарня над Камой. Она стала хлебозаводом совсем настоящим. А настоящий хлебозавод — это уже не квашня да кирпичная печка, тут без крепкой учёбы ни в чём сразу не разберёшься. И если осталась здесь где теперь какая теснота, то она не от многолюдства, она от множества умных, сложных машин.

На заводе теперь чисто, угара нет. Грохота, гама, крика тоже нет. Но если встать да прислушаться, то кажется, что вокруг дышит и шевелится кто-то очень огромный.

Гудят на всех этажах шмелиными голосами электромоторы. Под высокими бункерами в лотках-шнеках тихо шепчет, сыплется мука. По длинным трубам тёплая вода с весёлым бормотанием течёт. А вот здесь закваска булькает. А там тесто в мешалках как бы само собой ворочается, пузыри пускает, будто сердится, и — ползёт, ползёт туда, где новая заводская печь.

Но и печь теперь — одно имя что печь.

На самом же деле — это тоже хитроумная машина с газовым огнём и с паром внутри.

Перед нею тесто плюхается точными долями в формы, громадина-печь формы загребает железными лапами, пошумливает — выдаёт пышные, румяные, все ровные, как на подбор, горячие буханочки!

Вот и попробуй такой техникой безо всякой учёбы поуправляй. Не управишься ни за что. И Валя вместе с друзьями, с подружками училась у своих наставников прямо тут, в цехе, изо дня в день. А когда выучилась, то опять, как прежде на детальках, за понятливость да за славный, дружественный характер Валю назначили старшей. Причём старшей по целой смене, а это значит: отвечать Вале за все до одной буханки, которые сегодня испекутся и будут отправлены в булочные, в город.

Тут вышел тоже случай, из-за которого Вале — в который уж раз! — пришлось вспомнить девочку из сказки.

Отработала Валина смена в ночь, разбежались на заре по городу автофургоны с тёплыми буханками; усталая, но с хорошим настроением отправилась отдыхать домой и Валя.

В новый вечер опять шагает на завод. А там ждёт уже Валю начальница цеха. Та самая Валина руководительница, у которой Валя многому доброму по работе-то и научилась — Харитина Степановна.

— Тебе, — говорит она, — пришёл привет!

— Какой? От кого?

— От города…

— Шутите?

— Идём в конторку, там увидишь, шучу или не шучу.

Заходят они в конторку, а на столе у Харитины Степановны буханка.

Буханка как буханка, но Валя сразу видит — вчерашняя.

— Моя?

Харитина Степановна достаёт ножик-хлеборез:

— Твоя. Только не из печки, а из магазина. Сама испекла, сама режь да ешь.

Валя буханку разрезала, поднесла ко рту хлеб, да и тут же обмерла:

— Батюшки! Он же без соли… Пресней травы! Как его вчера продавали-то? Ох стыдобушка!

— А его почти не продавали, его — вернули… В чём дело, Валентина?

Но Валя и сама не знает, в чём дело. Скорей всего в том аппарате, в той дырочке, через которую рассол бежит, застряла крупная, нерастаявшая солинка. Та работница, что за это отвечает, зазевалась, а Валя в других делах закрутилась, не проверила. И несолёное тесто в самоходные люльки всё плюхалось да плюхалось, таким и в печь пошло.