Любовь Воронкова - Село Городище. Девочка из города. Федя и Данилка

Проснулся Романок. Он свесил с печки вихрастую голову:

- Завтрак сварился?

В это время у Груши свернулся чугунок с ухвата, и вода зашипела на горячих кирпичах.

- Вот ещё проснулся! - закричала Груша. - Чуть глаза откроет, так уже есть просит!

Наконец пришла Таиска, розовая, весёлая. В синих глазах её ещё дрожал смех.

- Ты что же, за водой-то в Парфёнки бегала? - напустилась на неё Груша.

- Да ты знаешь, сколько на колодце народу!

- Нисколько там народу! Просто в снежки с ребятами играла, вот и всё! Смотри, в ведре даже лёд намёрз!

А потом повернулась к Валентинке:

- Ну, готова картошка? Это еще только три картошины очистила?.. Таиска, бери ножик, помоги этой неумехе!

Но Таиска даже не подошла к Валентинке:

- Я сказала: мои дела на улице, а ваши в избе. Я лучше пойду кур кормить.

И снова скрылась, хлопнув дверью. У Валентинки ресницы набухли слезами. Она спешила, чтоб угодить Груше, но и ножик её плохо слушался, и картошка из рук вывёртывалась.

«И когда она приедет наконец? - думала Валентинка. - Ну хоть бы поскорей, хоть бы поскорей!»

И прислушивалась, не скрипят ли сани у ворот, не слышится ли знакомый, такой напевный и ласковый голос…

Но вот картошка начищена. Груша заправила суп и поставила в печку. А потом налила пойла в широкую бадью и сказала:

- Вот, народу в избе много, а телёнка напоить некому!

- Давай я напою, - робко предложила Валентинка.

- Ступай, если сумеешь.

Валентинка не умела поить телёнка и не знала, где он. Но она взяла бадейку и тихонько пошла из избы.

Груша догадалась:

- Романок, проводи нашу барышню. А то она какую-то колибру знает, а вот где телёнок стоит - не найдёт!

- У нас телят не было, - сказала Валентинка.

- Эх, вы! - пренебрежительно протянула Груша. - Даже телёнка не могли завести! Наверно, ленивые были!

У Валентинки засверкали глаза.

- Вовсе не ленивые! Мой папа до фронта целые дни на заводе пропадал. Он инженер был! И мама служила тоже!..

- Ну, ну, заговорила! - прервала Груша. - Пока говоришь, пойло остынет… Ой, кажется, дедушка завтракать идёт, а у меня ещё не готово! Из-за вас всё!

Валентинка с Романком вышли во двор.

- Он у нас в овчарнике, - сказал Романок. - Вот дверь. Его Огонёк зовут, потому что он рыжий! Иди! Только смотри овец не выпусти.

Когда Валентинка вошла в овчарник, овцы шарахнулись от неё в дальний угол. Они испугались Валентинки, а Валентинка испугалась их и остановилась у порога.

За высокой перегородкой стоял светло-жёлтый бычок. Он нетерпеливо совался мордой в щели перегородки и коротко мукал, вернее, макал:

«Мма! Мма!..»

Валентинка подошла к нему, и сердце у неё растаяло.

- У, какой хорошенький! У, какой миленький! И ножки белые, как в чулочках! А мордочка! А глазки чёрные, как черносливы!..

Валентинка открыла дверцу. Но не успела она войти за перегородку, как бычок отпихнул её, выскочил оттуда, бросился к бадейке и тут же опрокинул её. Тёплое пойло зажурчало сквозь подстилку. Валентинка в ужасе подхватила бадью, но там было пусто. Бычок сердито стучал в дно бадьи, облизывал крошки жмыха со стенок. Но пойла не было, и он принялся орать во весь голос.

- Противный! - чуть не плача, крикнула Валентинка. - И пролил все! И сам выскочил! Иди обратно! Иди!..

Но бычок и не собирался лезть обратно. Он принялся играть и бегать по тесному овчарнику. Овцы бросались от него, чуть не на стены прыгали. А ему это, как видно, очень нравилось: он фыркал, макал и подпрыгивал на всех своих четырёх белых ногах.

Валентинка вышла из овчарника, захлопнула дверь, села на приступку и расплакалась.

- Уйду отсюда! - повторяла она. - Всё равно уйду! Мне всё равно… Пусть в лесу замёрзну!

Наплакавшись, Валентинка вошла в избу и молча поставила пустую бадейку. На столе уже дымилась горячая картошка. Груша заметала шесток.

- Напоила? - спросила она.

- Нет… - ответила Валентинка.

- Как - нет? А пойло где?

- Он пролил…

- Ой!.. Ну ничего-то она не умеет! Ничего-то она не может! Вот уж барыню привели к нам! Правду тётка Марья говорила…

- Зачем сказала-то? - шепнула Валентинке Таиска. - Она бы и не узнала ничего!

- А бычок-то как же? Голодный будет целый день, да?

- Ну и что ж! Авось не околел бы!

- У таких хозяев, как ты, пожалуй, и околел бы! - вдруг сказал дед. Он стоял за дверью в горнице, вытирал полотенцем руки и слышал их разговор. - Скотину любить надо, жалеть. Вот видишь, городская, а и то жалеет. А тебе: «Ну и что ж!..» Сделай, Аграфена, пойло да снеси сама.