Владимир Иванович Одноралов
За грибным царем
Из щели в крахмальных шторах прямо в лицо Людмиле Васильевне падал острый луч солнца. Но она не щурилась и не моргала, свет не мешал ей вовсе. Она приказала Мишке Гаечкину встать и, пристально наблюдая, как розовеют у него уши, начала рассказывать про него.
По дороге в школу Мишка встретил двух малышей, которые возились на песочной куче со своими грузовиками, бросил рядышком портфель и предложил:
- Сейчас я вам дворец отгрохаю, - и принялся лепить из песка стены и зубчатые башни.
Малыши сопели от удовольствия и отыскивали бутылочные стекляшки для разноцветных окон.
И вдруг высоко, как с неба, раздался голос учительницы:
- Гаечкин, горе ты мое луковое, ведь ты уже за партой должен сидеть!
Слегка отряхнув от песка, она увлекла его с собой. И вот сейчас громко ругает, а он, ошеломленный новой промашкой, настойчиво смотрит в окно.
Школа стоит на краю пригорода, и отсюда далеко видна сонная стальная река. Над кудрявыми пожелтевшими берегами носятся в ясном небе черные птицы - ссорятся, успокаиваются и снова кричат.
Мишка очнулся, когда ему позволили сесть. Он сел и тут же ощутил, как в затылок ему шлепнулся бумажный шарик, послышался чей-то смешок, но он был так уничтожен, что даже не обиделся.
Урок назывался «Чтение». На единственной картинке - похожий на татарина муравей беседовал со стрекозой, смахивающей на обиженную девочку. Людмила Васильевна неслышно скользила между партами и говорила стихи о встрече двух этих существ. В руках она баюкала указку, иногда оглядывалась на картину, словно наблюдая, правильно ли ведут себя герои знаменитой басни.
- «Ты все пела? Это дело: так поди же попляши!» - назидательно сказала она и, холодно взглянув на стрекозу, подошла к окну, открыть форточку.
В класс проник запах высушенных кленовых листьев и грачиные вскрики. Там, где кричали над лесом птицы, по шелестящей тропинке суетливо бегал мужичок-муравей, уже закутанный в полушубок. Иногда он останавливался, шевелил усиками, прислушивался: не катит ли зима? И ему навстречу тащила свои звенящие слюдяные крылья попрыгунья-стрекоза. Уже сейчас ей было знобко ступать в легких балерининых тапочках по сырой земле.
- Она насмерть замерзнет? - взволновался вдруг Мишка.
Людмила Васильевна, сохранив строгость в лице, досадливо ответила:
- Ты не понимаешь смысла басни, Гаечкин.
Она хотела еще раз растолковать, почему муравей не пустил стрекозу в дом, но горбатая школьная нянечка вытряхнула из медного колокольчика столько звона, что учительница еле перекричала шум, задавая уроки на дом…
Мишка выскользнул из школьного двора самым первым и решил, что никто не видел глиняно-желтых, больших для его ног ботинок. Они, правда, не болтались, потому что на нем были еще толстые вязаные носки. Но все же он прятал их от чужих глаз.
Попутчиков у него не оказалось, кроме гремучих листьев, которые, перегоняя его, кувыркаясь и подпрыгивая, неслись вдоль по улице. Мишка двинулся за ними и вдруг услышал за спиной чей-то масленый голосок:
- В песочек пошел играться? - Румяный, как городская булка, одноклассник, видно, от скуки решил его подразнить.
- А тебе завидно? - буркнул в ответ Гаечкин, подозревая, что тот заметит сейчас ботинки.
И тут в голове у него сверкнула счастливая мысль. Он выставил перед толстячком левую ногу (ботинок на ней выглядел приличнее) и спросил:
- Видал?
- Ну и что? - озадачился насмешник.
- А то! Это семимильные ботинки.
- Такие только в сказке бывают, и то сапоги…
- А давай попробуем наперегонки!
И они рванулись по извилистой дорожке, размахивая портфелями и пугая заплутавшихся кур.
Сопящего от натуги и закутанного по горло толстячка Мишка обогнал легко, хотя тоже чуть-чуть задохнулся. Добежав до злополучной песчаной горки, он передохнул и крикнул:
- Ну что, видал?
Дома в первый раз затопили печку. Она приятно потрескивала сосновыми дровами, словно прожевывая их в розовой пасти. Бабушка заскучала одна и так обрадовалась Мишке, что даже забыла заставить его вымыть руки. А за то, что он без капризов съел картошку, похвалила:
Читать дальше