Борис Полевой - Мы - советские люди. Рассказы

- Ну, действуй тут, - сказал Начинкин и пополз к своему пулемёту.

Когда атака была отбита и настала тишина, Таракуль, в свою очередь, навестил приятеля. Теперь он осознал свою силу и от избытка этой силы, желая чем-то выразить радость, распиравшую его грудь, звонко хлопнул Начинкина по спине. Тот сердито отбросил его руку. Он свёртывал цыгарку, и Таракуль заметил, что человек этот, который ещё недавно подбодрил его своей деловитостью, хладнокровием, сейчас бледен и пальцы у него дрожат, табак сыплется на колени.

- Видал! Видал, как они!.. Как мы их!

- Чего ты радуешься, думаешь, они бежали - и всё… Ещё придут… А ты женатый? Дети есть?

- Холостой, - отвечал Таракуль, не расслышав даже как следует вопроса. - Как они драпанули!

- А я женатый… четверо у меня ребятишек-то… Ну, чего здесь сидишь? Давай, давай к пулемёту!

И они снова расползлись по комнатам, каждый к своей амбразуре.

Слова Начинкина сбылись. Действительно, бой только начинался. Через час немцы предприняли ещё одну вылазку, потом две короткие, напористые - одну за другой. Пулемётчики вылазки отбили. Они действовали всё сноровистее, и мысль продержаться вдвоём до того, пока на завязавшуюся перестрелку подоспеют подкрепления, не покидала их. Позиция у них была удобная, с положением своим они освоились, если вообще человек может освоиться с таким положением. Всё больше и больше серых фигур, похожих на брошенные кем-то узлы старой одежды, оставались лежать в нейтральной полосе, на пустынной мостовой, поросшей травкой, убитой утренниками.

Тогда немцы подтянули миномёты. Из сада напротив они стали бить по дому и били минут двадцать. С десяток мелких мин разорвалось в верхнем этаже. Всё в доме было разрушено, переворочено, расщеплено, перемешано с обломками штукатурки. Но когда немцы снова бросились в атаку, опять чётко заработали два пулемёта, и две смертоносные завесы преградили им путь. Пулемётчики переждали обстрел в узенькой ванной комнате и, как только разрывы смолкли, через развалины подползли к своим амбразурам.

Трудно сказать, что думали о них немцы. Померещилось ли им, что они имеют дело с целым гарнизоном, или что наткнулись на замаскированный дот, или просто упорство этих двух людей сломило их наступательный дух - трудно сказать. Но они отказались от попыток прорваться к дому атакой. Подвезли три орудия и стали обстреливать дом прямой наводкой.

После каждого выстрела Таракуль кричал приятелю в соседнюю комнату:

- Я жив, а ты?

И тот спокойно и брюзгливо, словно отмахиваясь от комара, отвечал:

- А мне что сделается!

Но после одного, особенно гулкого, разрыва, встряхнувшего весь дом и наполнившего его душным облаком известковой пыли, Начинкин не ответил товарищу. Таракуль бросился к нему. Среди обломков мебели, штукатурки, кирпича, разбросав раненые ноги, лежал грузный пулемётчик. Он пытался подняться, но не мог и всё падал назад, широко раскрывая рот, точно давясь воздухом.

- Ранен, - сквозь зубы процедил он.

«Что ж делать?» - пронеслось в мозгу Таракуля. Выходит, он остался один. Бежать? А он, раненый? А пулемёты? Да и как убежишь с этаким верзилой на плечах?! Мозг работал быстро, точно, как всегда в такие минуты. В следующее мгновение Таракуль уже волочил друга вниз, в подвал, куда они ещё вначале снесли ящики с патронами, как выразился хозяйственный Начинкин, на всякий случай. Сюда же перетащил Таракуль пулемёты, диски. Он установил их в том же порядке, как и наверху, высунув стволы в прямоугольники отдушин.

Сектор обстрела у них теперь стал меньше, но зато массивные своды старинного купеческого подвала надёжно прикрывали их. Когда всё было сделано, Таракуль почувствовал страшную усталость. Он лёг на пол и некоторое время лежал неподвижно, прижимаясь разгорячённым лбом к холодному камню.

В это время раздались глухие взрывы, от которых всё здание подпрыгнуло, и страшный треск над головой. Это рванула серия авиабомб. Немцы вызвали на помощь пикировщики, и взрывная волна обрушила дом. Груды кирпича, щебня завалили подполье, но массивные своды подвала выдержали.

Таракуль и его раненый товарищ остались живы, оглушённые, контуженные, погребённые под обломками, отрезанные от мира. Придя в себя, Таракуль осмотрелся и обошёл подвал.

- Могила, - сказал он глухо, обращаясь к товарищу, с закрытыми глазами лежавшему у стенки.

Начинкин открыл глаза.

- Дот, - просто ответил он, посмотрел на одну амбразуру, на другую и добавил: - Да ещё какой дот-то, только вот гарнизон маловат.