Юрий Яковлев - Самая высокая лестница

И тогда совершенно неожиданно из темноты выплыли мутные огни самоходного парома.

Застучала машина, отрабатывая задний ход. Паром со скрипом навалился на шаткую пристань. Кто-то легко спрыгнул. Появился трап. А люди стояли, словно приняли паром за мираж или не могли оторваться от своих мест. Потом они двинулись, медленно, неуверенно, почти с безразличием. Мать шла, прислушиваясь к хрипам мальчика, а её самоё тряс озноб. Контрабасист медленно нёс чёрного кенгуру. Старичок с фанерным чемоданом вошёл на паром последним.

В полутёмном салоне все расселись на скамейки и долго сидели молча, словно ещё не оттаяли. Было тихо. Только мальчик надсадно кашлял, и его губы были мокрыми. Лесник привязал козу и куда-то ушёл. Вскоре он появился с бутылкой наливки в руке. Он сделал два больших глотка и передал бутылку певице. Она опасливо, словно бутылка была раскалённой, коснулась горлышка губами. Бутылка пошла по кругу. И как-то само собой случилось, что старичок не попал в этот круг. Никто бы того не заметил, но он сам напомнил о себе:

— И я выпью. Вместе мёрзли.

В бутылке ещё оставался глоток-другой, её отдали старичку. Он взял бутылку, но сразу пить не стал, а сказал:

— Я из горлышка пить непривычный. У меня с собой кружка.

Старичок достал из кармана ключ, отпер железный калач и приоткрыл крышку чемодана. И все невольно покосились на чемодан, заглянули внутрь.

В чемодане аккуратно, один к одному, лежали валенки. Новенькие валенки, шершавые, полные несметных запасов тепла. Пар шесть валенок!

— Валенки! — прошептала мать, и на её глазах выступили слёзы. И она прикрыла собой губастого кукушонка то ли от аккуратного старичка, то ли от его товара, который почему-то внушал ей страх.

Старик заметил, что все смотрят на содержимое его чемодана, и поспешно закрыл крышку. Потом он опрокинул бутылку в эмалированную кружку и дождался, пока стечёт последняя капля.

— Сволочь ты, — тихо произнёс лесничий.

Старичок сделал вид, что не расслышал — старичку было в самую пору быть тугим на ухо, — и опрокинул кружку в рот. Аппетитно крякнул. Вытер губы и положил кружку на место.

Малиновые блики на щеках вспыхнули, как ожоги.

Может быть, в эту минуту старик почувствовал себя одиноким и жгуче позавидовал горькому, но крепкому товариществу остальных пассажиров, а может быть, ощутил обычную неловкость, которая скоро пройдёт и забудется. Он надул губы, сел в угол и всю дорогу сидел молча, придерживая рукой фанерный чемодан с валенками, которые могли сделать его товарищем, а сделали врагом.

Коля Луковкин лежал в пустом лагерном изоляторе и страдал. Страдал от насморка, который мешал дышать, спать, читать и всё время требовал, чтобы Коля чихал.

— Апчхи! Апчхи!

От этого чихания болел живот, в глазах стояли слёзы, а нос горел, как раскалённый. Но больше, чем от хвори, Коля Луковкин страдал от одиночества. Соседние койки были аккуратно заправлены, подушки белели свежими сугробами. Никто не хотел составить Коле компанию. Все были здоровы.

За стенами изолятора шла обычная лагерная жизнь, но Коле Луковкину она представлялась прекрасной и заманчивой. Ему казалось, что там сейчас происходит что-то очень важное, из ряда вон выходящее, а о нём все забыли. И лежит он на жёсткой, горячей койке. Один, как отставший от поезда.

Он чувствовал себя пленником, заточённым в глухую, высокую башню и прикованным цепью. И долетавший сюда звук горна казался ему не простым пионерским сигналом, а призывом к побегу. У мальчика возникало жгучее желание разорвать цепи и вернуться в отряд. Но это было почти неосуществимо. Не цепи и не башня удерживали Колю Луковкина, а отсутствие рубахи и штанов, которые медсестра Роза Яковлевна предусмотрительно закрыла на замок.

Роза Яковлевна была единственным человеком, который связывал затворника Колю с внешним миром. Она рассказывала лагерные новости, приносила обед, ставила градусник и закапывала в нос отвратительные капли, от которых нос горел еще сильней.

У Коли Луковкина пропал аппетит. Расхотелось читать. Он лежал на койке и смотрел в потолок. Серые трещинки, разбежавшиеся по потолку, напоминали реки Сибири. Коля разглядывал их. Одной трещинке он присвоил имя Иртыша, другой — Лены… И тут дверь скрипнула. Коля оторвал взгляд от сибирских рек и увидел Смирнову.

Смирнова была девчонкой из их отряда. Белобрысенькая, невидная, ничем не примечательная. Коля Луковкин удивлённо посмотрел на Смирнову, не зная, радоваться или шугануть её…