Георгий Скребицкий - От первых проталин до первой грозы. Повесть о детстве

- Я, Пётр Иванович, целый день учусь, ни минутки свободной нету.

- Я понимаю, понимаю, - заторопился Пётр Иванович. - Учение - это не шутка, это важное, очень важное дело. - Он помолчал и тихонько добавил: - Вот и выпустил их, простился и выпустил.

- А скворушка где?

- Этот дома. Где-нибудь на шкафу сидит. Я уж его в клетку не загоняю. Пусть по комнате летает. И ему вольготней, и мне легче - клетку не убирать, корм не ставить. Он теперь прямо со мной обедает - что я, то и он.

Я украдкой взглянул на пустой стол, где валялся кусочек хлеба, и ничего не сказал.

Помолчали. Петру Ивановичу, видимо, хотелось занять меня чем-нибудь интересным, но чем, он не мог придумать. Я тоже не знал, чем заняться.

Так мы и сидели друг против друга. Он на кровати, я на табуретке. Сидели какие-то растерянные, даже чем-то сконфуженные.

И вот первый раз за все мои посещения этого уютного домика я вдруг почувствовал, что мне хочется поскорее отсюда уйти.

Петру Ивановичу, видимо, тоже было тяжело сидеть и говорить со мной.

- Да вы лягте лучше, полежите, - предложил я.

- Ох, сынок, чего ж всё лежать да лежать! Я и так и ночь и день всё лежу, отдыхаю.

«Творрра, творрра!» - неожиданно заскрипел откуда-то сверху скворец. Он слетел со шкафа на стол и начал подбирать крошки хлеба.

- Прости, дружок! - виновато сказал ему мой приятель. - Творожку-то у меня нонче для тебя и нету.

- Пётр Иванович, давайте я в лавку сбегаю! - обрадовался я возможности пробежаться по улице.

- Не надо, не надо! - замахал рукой старичок. - Куда там ещё бегать, зачем это? И без творогу обойдётся, не велика птица!

- Нет, нет, я сбегаю, я мигом! Давайте деньги! Я вскочил и взялся за свою куртку. Пётр Иванович совсем растерялся:

- Вот с деньгами-то у меня немножко осечка, издержался малость. - Он печально взглянул на свою швейную машинку в углу и на ворох тряпья возле неё. - Остановилась фабрика, почитай, третью неделю стоит, деньжонки-то и поизрасходовались.

- Да как же вы сами?.. - начал я и не кончил.

- Ничего, ничего, сынок! - поспешно перебил меня Пётр Иванович. - Теперь скоро поправлюсь, опять фабрику заведу, опять всё наладится.

«Творрра, творрра!» - снова заскрипел скворец.

- Молчи ты. Ишь какой надоеда! - махнул на него рукой мой приятель.

Скворец взлетел обратно на шкаф и угрюмо уселся на самом его краешке. Он нахохлился, опустил книзу длинный жёлтый клюв и стал вдруг удивительно похож на своего старого хозяина: такой же встрёпанный, такой же тощий, несчастный.

- Пётр Иванович, дайте его мне, пусть у меня поживёт, пока вы поправитесь.

Не то испуг, не то горькая усмешка появились на исхудавшем лице моего друга.

- Что ты, что ты, сынок? А я-то с кем же останусь? Лежу, лежу один, и поговорить не с кем. Он хоть и птица, может, и не понимает ничего, а всё-таки что-то лопочет. Послушаю - мне и радостней на душе. Будто кто со мной разговаривает. И я с ним тоже поговорю. - Пётр Иванович ласково взглянул на своего маленького крылатого друга и добавил: - Нет, сынок, пускай уж со мной век доживает. Оба мы старики. Много ли теперь осталось.

Опять замолчали.

В комнате было как-то необычно тихо, тихо по-особенному, будто случилось какое-то большое несчастье.

И вдруг я понял, почему это так тихо: не слыщно птиц. Ведь в комнатке Петра Ивановича всё время, бывало, раздавалось их весёлое щебетанье.

- Эх, сынок, а про самоварчик-то мы с тобой и забыли, - вдруг встрепенулся Пётр Иванович. - Как бы не выкипел, не распаялся!

Я побежал посмотреть, что с самоваром. Он давно уже заглох, видно даже не закипев.

- Давай опять разведём пары, - предложил Пётр Иванович.

Мне пить чай совсем не хотелось.

Пётр Иванович не настаивал. Посидели ещё немного. Говорить было не о чем. Пётр Иванович, видно, очень устал.

- Ну, я пойду, - нерешительно сказал я.

- Иди, сынок, иди погуляй по свежему воздуху, - даже будто обрадовался Пётр Иванович.

Я простился и ушёл.

Выбежал на улицу, всей грудью вдохнул чистый морозный воздух.

Светило солнце. Сверкали огромные снежные сугробы. Снег весело поскрипывал под ногами. Я обернулся, взглянул на уютный знакомый домик. Он, как и прежде, приветливо поглядывал своими маленькими окошечками. Только из трубы не вился сизый дымок и дорожка к калитке была давно не расчищена. Казалось, в домике уже никто не живёт. «Хоть бы скорей Пётр Иванович поправился, - подумал я. - Опять будем вместе ловить птиц, опять будет всё хорошо и весело».

Я огляделся по сторонам, посмотрел на спрятавшиеся в сугробах деревянные домики, на заснеженные просторы полей за рекой, на распушившихся важных ворон, сидящих на заборах. Поглядел на всё это такое привычное, спокойное, дорогое, поглядел и даже не подумал, а как-то почувствовал: разве может случиться что-нибудь плохое, когда кругом всё так спокойно, тихо и радостно?