Хачим Теунов: Правдивая повесть о мальчике из Кожежа

Едва рассвело, Черный Коротыш закричал:

— Подъем! Считаю до десяти: кто не встанет — головой в родник!

Эльдар всегда исполнял свои угрозы, и, чтобы зря не рисковать, мы быстро повскакали и немедля принялись за работу. Промерзшие за ночь хворостины не слушались, ломались, выпячивались наружу. Но это не особенно огорчало нас: мы знали, что и на такие несовершенные плетни покупатели найдутся. Работали мы увлеченно, соревнуясь, и часам к одиннадцати утра каждый из нас закончил свой плетень. Отойдя в сторону, мы с видом знатоков осмотрели готовую продукцию. Не обошлось, конечно, без насмешек друг над другом, но, в общем, все были довольны.

Плести плетень — дело не мальчишеское, а мужское. И поскольку мы справились с ним, я готов уже был уверовать, что мы взрослые.

Подрубив концы прутьев и сложив готовые плетни на тачки, мы обвязали их веревками. Потом каждый впрягся в свою тачку, и мы гуськом потянулись по неровной, ухабистой дороге. Веревки натирали плечи, врезались в тело, а тут еще расщедрившееся весеннее солнце!.. Напрягая все силы, мы старались не отставать друг от друга. Ведь мы были мужчины!

На этот раз я вернулся домой с самым большим заработком — с целой тридцаткой!

В комнате у нас сидел Герандоко. После демобилизации он снова стал директором нашей школы.

— Получай, диса! — сказал я с особенной гордостью, несмотря на страшную усталость.

К моему удивлению, мама молча взяла деньги, положила их на стол… И вдруг плечи ее дрогнули. Опять получалось, будто я сделал что-то не то. Я бросился к ней:

— Что случилось, диса?

Вместо нее ответил Герандоко:

— Ничего не случилось. Но где ты пропадал двое суток, Ахмед?

«Ну, если из-за этого — не беда», — подумал я и со всеми подробностями принялся рассказывать, где был и что делал.

— Нет, Ахмед, не тем, не тем, дорогой мой мальчик, ты занимаешься! — выслушав меня, сказал Герандоко.

— Как не тем? Разве я не должен кормить мать?

— Еще бы! — улыбнулся Герандоко. Обняв меня за плечи, он пристально посмотрел мне в глаза: — Ты не понял, Ахмед. Это я виноват: не так объяснил…

Мне трудно передать, как говорил Герандоко. Он горячо убеждал меня, что дорога, по которой я пошел, не ведет к добру. Своим поведением я оскорбляю память отца. Ведь ему так хотелось, чтобы я стал настоящим человеком!

— Подумай сам, — говорил Герандоко, — вспомни, было ли хоть одно отцовское письмо с фронта, в котором он не спрашивал бы о твоей учебе, о твоих успехах и не высказывал бы желания видеть тебя отличником?

— Конечно, нет.

— Вот что, — решительно сказал Герандоко, — с завтрашнего дня — за парту!

— А на что мы будем покупать хлеб? — возразил я.

— Похвально, что ты беспокоишься о доме, но пусть это будет не твоей заботой.

— А кто же…

— Вот… — перебила меня диса, показывая на два туго набитых мешка. — Из колхоза привезли сегодня.

— Из колхоза? — удивился я. — Но мы же не колхозники! Мой отец был учителем.

— Народ не забывает тех, кто заслужил его уважение. И об их семьях не забывает, — сказал Герандоко.

Я подбежал к мешкам. В одном была кукурузная мука, в другом — картошка…

— Диса, свари, пожалуйста, картошки, испеки чуреков!.. — закричал я, радуясь, что наконец смогу досыта наесться.

Мать всплеснула руками и, охая, что до сих пор не накормила меня, принялась хлопотать у очага.

— Теперь мы и пенсию будем получать, Ахмед, — говорила диса. — Герандоко помог оформить ее. Не пропадем, только учись, сынок, учись…

— Не беспокойся, Наго: он будет учиться, — заверил ее Герандоко и приказал мне каждый вечер приходить к нему домой на дополнительные занятия.

До чего же ярка и солнечна у нас весна! Немолчным говором наполняют воздух скворцы, быстрокрылые ласточки неутомимо носят в клювах комочки глины и, как искусные строители, лепят гнезда — полукруглые балкончики — над окнами нашего дома.

Воскресный день. Я сижу за столом и с увлечением наблюдаю в окно за крылатыми хлопотуньями. У меня уже нет ни сил, ни желания заглянуть в учебник арифметики. Тут же на столе чистая тетрадь и чернильница-непроливайка с торчащей в ней ручкой. Но мои глаза не хотят смотреть в учебник, а пальцы отказываются прикоснуться к ручке, хотя я знаю, что вечером должен пойти к Герандоко с выполненным уроком.

А ласточки все носят и носят свой «строительный материал»… Уцепившись лапками за стенку, птица прикладывает комочек и совсем по-человечьи, быстрым взглядом окидывает постройку, словно радуясь своей работе. Прощебетав что-то веселое, ласточка проворно улетает за новым комочком.