— Тебе письмо, диса!
Она кинулась мне навстречу, протянув обе руки.
— Может, жив?.. — пролепетала она. — Читай, читай скорее!..
При свете коптилки я наконец разглядел конверт. На нем стоял наш адрес, имя, отчество и фамилия матери, выведенные хорошо знакомым мне с детства, крупным, ровным почерком.
— Читай, читай!.. — торопила диса.
— Это из Москвы, от папиного друга Благонравова, — сказал я.
— Ах вот от кого… А я уж думала… Ну, ну, читай, сынок.
«Уважаемая Нáго Мурáтовна! — писал Леонид Петрович. — И до меня дошла трагическая весть. Вместе с Вами я оплакиваю гибель незабвенного Кургоко Батыровича… Я обращаюсь к Вам с просьбой: разрешите мне взять Ахмеда в каны [5] Кáнами называются в Кабардино-Балкарии дети, взятые кем-либо на воспитание.
. Он будет учиться в Москве, а когда получит высшее образование, вернется в Кабарду для завершения работы, которой Кургоко Батырович отдал так много сил».
У меня перехватило дыхание, слезы заволокли глаза.
Опустившись на стул, диса долго сидела молча. Ее лицо, освещенное колеблющимся пламенем коптилки, выражало мучительную внутреннюю борьбу. Это были и страх перед разлукой с единственным сыном, и чувство благодарности к другу мужа, не забывшему нас в такое тяжелое время.
А я стоял не шевелясь, держа в руках письмо, и с неизбывной тоской вспоминал счастливые дни.
Какую радость доставляло мне встречать нашего «наркомсвязя» и, перехватывая у него почту, самому нести ее отцу! Ему было приятно брать газеты и письма из моих рук.
— Молодец, сынок! — говорил он и подмигивал дисе: — Видишь, Наго, какой у нас помощник растет?
И диса тоже ласково улыбалась, забывая о том, что еще минуту назад журила меня за озорство.
А когда я вручал отцу конверт из Москвы, надписанный крупным прямым почерком, всякий раз получал от него гуфапшэ [6] Гуфáпшэ — подарок за сообщение приятной вести.
— мелочь на сласти. Однажды я спросил у отца:
— Дóта, — этим ласковым уменьшительным именем я любил называть его, — почему ты одариваешь меня, когда получаешь эти письма?
— Они от моего московского друга, сынок. В них бывают очень важные для меня вести.
Отец рассказал, что он вместе со своим московским другом ищет и собирает сказки и предания, которые содержат драгоценные крупинки народной мудрости и подлинной поэзии.
— А теперь, — сказал отец, — мы хотим соединить их в одно блистающее ожерелье, в золотой венок — в книгу. Люди прочтут ее и узнают о жизни нашего народа, о его прошлом. Его мечты о будущем…
— Дота! — нетерпеливо воскликнул я. — А мне можно прибавить к вашим сказкам свои? Я ведь много их знаю…
— Конечно! Вот пойдешь в школу, научишься читать и писать по-русски, запишешь свои сказки и пошлешь их Леониду Петровичу.
— А почему Леониду Петровичу? Он кто?
— Наш родственник, сынок, — проникновенно сказал дота. — Наш ныбжэ́гу блáга — родственник по дружбе.
— А-а-а… — протянул я. — А я-то думал, что у нас в Москве настоящий, кровный родственник!
Увидев мое разочарование, отец поспешил разъяснить, что родство по дружбе — это особое, замечательное родство: здесь люди связаны между собой самым главным в жизни — общим трудом, общей борьбой.
— Крылья такого родства помогают человеку лететь и в грозу, и в бурю. Никогда не забывай этого, — закончил дота.
Тогда я, конечно, не понял всего значения его слов. Но не забыл их!
Диса подошла ко мне, погладила по голове и, тяжело вздохнув, тихо сказала:
— Может быть, Ахмед, я поступаю плохо, но не могу отпустить тебя.
Я и сам понимал, что без меня ей будет трудно, и не пытался возражать.
— Все еще война… — в раздумье продолжала мать. — А ты так далеко… в Москву… Нет, не могу, не могу, сынок!
А мне вдруг захотелось, ой как захотелось в Москву, к Леониду Петровичу, которого так уважал и любил мой отец, к нашему ныбжэгу блага, чьи письма доставляли когда-то столько радости отцу. Мне захотелось прокатиться в московском трамвае, побывать в знаменитом парке культуры, где, как рассказывал дота, такие диковинки, такие развлечения! Комната смеха, «чертово колесо», парашютная вышка…
Но я… я единственный в доме «носящий шапку» и не могу, не имею права уехать от дисы!..
Дрова на рынке стало сбывать труднее, наши заработки уменьшились. А вот на плетни спрос был большой, за них давали хорошую цену. И мы, ребята, принялись за новое дело под водительством Черного Коротыша — Эльдара.
В тот день мы отправились в лес, как всегда ранним утром. Работали без отдыха, но все равно не успели управиться. К вечеру наши плетни были готовы только наполовину. И мы решили заночевать в лесу. Выложив остатки своих чуреков и запивая сухой кукурузный хлеб холодной, родниковой водой, мы поужинали и легли спать, прижимаясь друг к другу.
Читать дальше