Николай Морозов - Юта

- Я чувствую, Юта за то, чтобы не соглашаться. Так, Юта?

- Ни за что не соглашайтесь, дедушка! - решительно сказала Юта.

- Что с тобой, Павел Петрович? - удивился Николай Алексеевич. - Ты думаешь, что я могу… Да нет, ты просто шутишь!

- Как тебе сказать… - неопределённо произнёс Хрупов и вдруг обратился к Юте: - Вот возьмёт этот барон Зимлер да и угонит тебя в Германию. Что тогда?

- А я убегу, - простодушно ответила Юта.

Павел Петрович усмехнулся:

- Во-первых, это не так просто, как тебе кажется. Поймают… Поймают, к стенке поставят и… как тех цыган.

- Ну и пусть! - Лицо Юты побледнело.

- «Пусть», говоришь? А какая нам с тобой от этого польза?..

В сенях послышались шаги. Кто-то долго топал сапогами, будто стряхивал снег. Наконец дверь отворилась. Вошли мужчина и женщина. Переглянувшись между собой, извинились.

- Так что мы от общества… - начал было мужчина и запнулся.

- С просьбой к вам, Николай Алексеевич… - продолжала женщина.

Но теперь мужчина перебил её:

- Может, мы и неверно что решили…

Дальше так они по очереди и говорили - фразу женщина, фразу мужчина:

- Перебиваться ведь как-то надо…

- Не вечно ведь…

- Пришлют на завод какую-нибудь дрянь…

- Наплачешься…

- С вами бы оно покойней было…

- Свой человек. Знаем…

- Мы просим, значит, вас…

- Примите директорство над заводом…

- Значит, не немцы, а мы даём вам эту должность…

- Уважьте, не откажите, Николай Алексеевич.

Они замолчали и посмотрели на Николая Алексеевича, а он сидел, совершенно сбитый с толку, не зная, что ответить. Он хорошо знал их, Демьяна и Марью Спиридоновых, скромных, честных работников завода, отказавшихся эвакуироваться только потому, что мать Марьи доживала последние дни, лежала пластом на печи и тревожить её было нельзя. Он, наверно, рассердился бы на них или резко возразил бы им, если бы не слова Демьяна Спиридонова: «Мы от общества».

Наступило тягостное молчание, которое привело Николая Алексеевича в полное замешательство. Как поступить? Хоть бы кто-нибудь подсказал разумное решение! Павел Петрович мог бы, но он уткнулся в тарелку, всем своим видом говоря: «Это меня не касается».

Николай Алексеевич встал, подошёл к печке, снова присел к столу, передвинул с места на место тарелку с супом. Рука машинально потянулась к плетёнке с хлебом.

Спиридоновы ушли. За ними тоненько скрипнула дверь, но Николаю Алексеевичу показалось, что дверь взвизгнула.

- Ну же!.. Павел Петрович! - очнувшись, воскликнул он.

- Не знаю, не знаю. - Павел Петрович поднял руки с растопыренными длинными пальцами и замотал головой. Он словно нарочно решил сегодня помучить Николая Алексеевича.

- Я буду ваших коз пасти, дедушка, - вдруг заявила Юта. - С утра и до вечера. Можно?

Павел Петрович тяжело вздохнул, затем встал и, поблагодарив за обед, сказал:

- Через неделю, Алексеевич, приду к тебе наниматься на работу. Примешь меня чернорабочим. Вот так. А пока прощайте, люди добрые! - И ушёл.

Юта выпустила из хлева коз, легко подтолкнула ладонью ту, которая пыталась поймать губами кончик её пояса, и со словами: «Пошли, Мушка» - направилась к дороге. Козы последовали за ней.

Кажется, этих двух коз невозможно было отличить одну от другой: обе чёрные, лохматые, бокастые, безрогие, длинноногие, обе имели одинаковую кличку - Муха. А вот Юте даже трудно было сказать, чем они похожи - одна упрямая, ленивая, нелюдимка, другая ласковая, послушная, - и называла она их по-разному: первую Мухой, вторую Мушкой.

От ворот Юта погнала коз мимо конного завода, по дороге, идущей к водопою. Третий день после обеда она пасла коз в ложбине недалеко от водопоя, хотя вряд ли кому могло понравиться там: трава худосочная, притоптанная, то ли дело в её любимом узеньком овражке! А каково всё время видеть густую паутину из колючей проволоки вокруг заводского забора и знать, что где-то там скрыт пулемёт!

И всё-таки Юта погнала коз к водопою. Через полчаса она увидела заводских мальчишек, которые всегда после обеда поили лошадей. Всё-таки мальчишки были неважными наездниками: сидели на конях некрасиво, откинувшись назад и широко расставив ноги, поэтому мотало их, горемычных, по лошадиным спинам из стороны в сторону; чтобы не грохнуться оземь, такой горе-наездник, накрепко вцепившись в поводья, тянул их к себе с силой невероятной, будто задался целью прикрутить к спине голову бедного коня или, на худой конец, стащить с его морды уздечку.

Вдруг на дороге, там, где начинался забор, появился бе- логривый конь. Он словно вырос из-под земли и, не задерживаясь, ринулся вслед за мальчишками. Юта затаила дыхание. Вот почему она здесь, а не в своём любимом овражке, - на коне сидел Николай Алексеевич.