Юлия Радченко - Под заветной печатью...

Удивительно несхожи между собой эти «заветные миры», как несхожи и создавшие их люди: блистательный философ-материалист, энциклопедист, один из самых непримиримых ниспровергателей богов Дени Дидро и неистовый религиозный фанатик протопоп Аввакум; одержимый бунтарским духом великий Пушкин, не только бравший, но и преподавший в своих произведениях уроки «чистого афеизма», и человек «огненной души», мечтатель Григорий Шелихов, который вряд ли когда-нибудь даже в мыслях своих усомнился в истинности православной веры; пламенный революционер Александр Герцен, чей «Колокол», словно набат, звал русский народ на борьбу с самодержавием и стоявшей на страже его устоев православной церковью, и титан мировой литературы Лев Толстой, отлученный от церкви как опаснейший враг ее, но тем не менее видевший лишь в христианстве путь к спасению человечества от всех мировых зол.

И все-таки есть свой смысл в том, что рассказы об этих людях оказались в одной книге. Как ни различны были их взгляды и представления о мире и человеке, как ни отличались их устремления, их суждения о путях к свободе и счастью, они выступали против деспотизма и тирании, восставали против насилия над разумом, расплачиваясь за это дорогой ценой — собственным спокойствием и благополучием. Каждый по-своему жег себя «огнем борьбы, мечтаний и тревоги», проявляя настойчивость в достижении поставленной цели, бросая вызов жестокому миру угнетения.

Да, у них было немало ошибок, заблуждений, горьких разочарований. Их замыслы и мечты были сплошь и рядом далеки от реальности. Они не могли подчас вырваться из-под власти ложных представлений об окружавшей их действительности, освободиться от влияния религиозного мировоззрения, мешавшего увидеть мир таким, каков он есть. Но нельзя не отдать дань их мужеству, выразившемуся в протесте против несправедливостей этого мира, в настойчивых попытках изменить, переделать его.

Все они были детьми своего времени, и нам с высот XX столетия не всегда легко их понять, ибо эпоха, в которую они жили, образ жизни и мышления накладывали особый отпечаток на их действия, придавали их протесту сложные, порой необычные формы.

Нам понятен порыв молодого Герцена, давшего клятву продолжить дело декабристов, «принявшего бой» с царским самодержавием и не отступившего с избранного им пути, несмотря на преследования, несмотря на вынесенный по высочайшему повелению приговор петербургского уголовного суда, объявившего его «вечным изгнанником Российского государства». Нам понятна страстность, с которой выступал Пушкин против любых проявлений самовластья, восславляя свободу. Куда сложнее понять протопопа Аввакума, уповавшего во всех своих помыслах на религию и устремлявшего в своих мечтах взор не в будущее, а в прошлое. А ведь Аввакум выступал тоже с протестом, был обличителем власть имущих. Не случайно в высочайшем повелении предать сожжению строптивого протопопа и его приверженцев говорилось: «За великие на царский дом хулы».

Поистине непостижимым представляется то упорство, с которым защищал Аввакум «веру отцов», испытывая лишения и неисчислимые страдания, но не отступившись от своего даже в смертный час. Да неужели же стоило идти на такие жертвы ради того, чтобы отстоять право креститься двумя, а не тремя перстами и писать имя «Иисус» через одно «и»? Как раз об этом многие годы и вели ожесточенные споры сторонники и противники церковных реформ патриарха Никона, послуживших поводом для раскола русской православной церкви. Именно поводом, а не причиной, которая, конечно же, была более глубокой.

Если бы речь шла о спорах вокруг не очень-то существенных различий в богослужебной практике, защита «старой веры» последователями протопопа Аввакума не вылилась бы в широкое общественное движение, которое с такой жестокостью подавлялось самодержавной властью. Движение это, получившее название старообрядчества, писал видный русский марксист Г. В. Плеханов, «опиралось на недовольство народа своим постоянно ухудшавшимся положением». Выразителем настроений масс был протопоп Аввакум, обличавший не только «неправедных» церковных иерархов, но и «неправедную» светскую власть и даже царский престол, на которые он возлагал вину за горе и несчастья народные.

Трагедия Аввакума, человека сильного и талантливого, состояла в том, что он видел мир в кривом зеркале религиозной веры, искажавшей реальные отношения людей, их помыслы и намерения. Он находился во власти наивных представлений, мешавших ему понять истинные причины народных страданий, а следовательно, и найти пути к их устранению.