Ксения Львова - Настойчивый характер

Вот он, директор…

- Кажется, Коплик?

- Коплик, товарищ директор.

- Григорий?

- Нет, Павел.

- Староста группы?

- Точно.

- В чем дело?

Молчу. Настойчиво обождав, он надевает на свой тощий нос большие очки в черных рамках и с жаром приступает к обвинительной речи.

- Неужели уже дошло до того, что староста группы, уважаемый всеми юноша, бежит из ремесленного училища? Кажется, достаточно случая с Федюкиным, которого поймали под Рязанью. Я просто не понимаю, какую надо иметь совесть, насколько надо быть низким, чтобы на это решиться. Положение слишком серьезное, Павел Кои-лик, чтобы я стал подымать на вас голос. Вам не двенадцать лет. Вы комсомолец. Государство заботится о вас, не жалея ни средств, ни сил, а вы…

Я закрыл лицо руками и заревел. Мои воспаленные нервы не выдержали.

- Лучше вы… ударьте… меня, Иван Григорьевич, - давясь горючими слезами, вымолвил я. - Но не говорите такие болезненные слова. Я не… вынесу.

- Обмануть доверие это он вынес, а правду слушать не может вынести. Завтра перед строем доложить мастеру и всей группе о своем поступке. А сегодня от работы отстраняешься, - зловеще закруглил директор и метким взмахом руки снял со своего носа очки, как будто они были нужны ему только ради того, чтобы пересчитать волосы на моей макушке, потому что я все время стоял, опустив голову.

Тяжелый, точно памятник, он зашагал прямо к дежурке.

- Отберите у него казенные вещи! - приказал он этой лисе.

- На, держи свой чемодан. Приехали. - хихикнула мне в лицо бисова дивчина и оскалила свои мелкие зубы. - Неси его в комнату и вытряхивай казенные вещи.

- Слушай… - оказал я, поперхнувшись от бешеной обиды. - Я все тебе прощал: и лукавство твое, и зловредность… Но чтобы обвинять меня в воровстве!.. Казенных вещей я не брал и открывать тебе чемодан не буду. Поняла? А если поиграешь мне на нервах еще одну минуту, то я не посмотрю, что ты слабый пол…

- Ох, какая продолжительная речь, нельзя ли короче?

Однако, видя мою твердость духа, она прекратила свои насмешки и скрылась в дежурке. Я с чемоданом вошел в комнату.

Антон лежал, отвернувшись к стене и укрывшись с головой фуфайкой. Ясно, что никаких разговоров не может быть.

«Вот, - подумал я, - теперь я совершенно одинокий на свете. Администрация меня ненавидит. Единственный друг считает меня хуже собаки. Да плюс завтра мастер, ребята…»

И вдруг я понял: скажи Антон одно только слово, и вся грязь будет смыта с моей души навеки.

- Антон, - позвал я неполным голосом.

Молчание.

- Спасибо, что ты удержал меня, Антон.

- Я не собирался тебя удерживать, - .отвечает не Спавший Антон. - Я удивляюсь, что ты вернулся. Только, пожалуйста, не лезь с отмежевкой. Я знаю, для тебя нет ничего легче, как плюнуть себе в лицо.

- Ну, а как же? Должен я признать свою ошибку?

- Разве ты сделал ошибку?

- А как же!

- Это не ошибка…

И вдруг страшно тяжелое слово обрушилось на меня.

- Это… преступление! - с силой вымолвил Антон, сел на койке и сбросил с себя фуфайку.

Тут уж я не сдержался.

- Стремление к геройству, по-твоему, преступление? Человек готов отдать жизнь, а на него смотрят, как на последнего негодяя. В чем моя вина? - Единственно в самоотверженности!

- А, - махнул рукой Антон, - звонкие слова ценятся две копейки в базарный день. Давай лучше говорить, как комсомолец с комсомольцем. Не думай, что ты умнее всех. Своим поступком ты счел нас всех за дураков: и ребят, и мастера, и администрацию. Ты дал пощечину всему коллективу. А как комсомолец ты показал, что мнение комсомольской организации для тебя круглый ноль. Не считаю, дескать, нужным докладываться. Не так ли? А этот коллектив выполняет план для фронта, работает дни и ночи. Ты сам знаешь, как наши ребята работают. И этот коллектив любил тебя и уважал. А я, просто сказать, так тебя уважал!..

У Антона голос оборвался, и он замолк. И мы оба молчали минут пять.

Если бы мог я выразить свое переживание! Но это немыслимо. Лишь одно молчание способно его передать.

Через пять минут Антон сделал усилие над собой и прямо поглядел мне в глаза.

- Нет, все же я не считаю, что ошибался в тебе, Павлуша. В основном ты честный парень, - сказал он, волнуясь. - Может быть, никто так, как я, не сочувствует твоему стремлению. Я тоже ночи не сплю, рвусь туда всей душой. Но надо иметь силу воли сдержать свой порыв. Ведь мы в тылу помогаем. Я себе постоянно это внушаю, я стараюсь держать себя в руках, потому что очень сильно стремление послужить Родине. Нет, нет, я в тебе не ошибался никогда!