Макс Бременер - Пусть не сошлось с ответом!.. Присутствие духа

- И когда это тетя Катя научилась девочкам платья шить такие замечательные? - продолжал он изумленным тоном, чтобы продлить приятный Маше разговор.

- Когда она была маленькая, она обшивала своих кукол, - серьезно отвечала Маша, до конца веря, что ему интересно и важно узнать, как появилось на свет ее красивое платье. - А теперь она попробовала сшить на меня. Дядя Женя, тетя Катя сказала, что фашисты, как придут, убьют нас всех. - Она произнесла «фашисты» с очень мягким «ша» и чуть старательнее, чем другие слова. - Да?.. Они что же, всех подряд убивают, фашисты? - Маша спросила об этом без страха, и видно было, что она с удовольствием повторяет недавно еще неизвестное слово, безотчетно щеголяя и этой «обновой».

- Может быть, они сюда вовсе и не придут, - отвечал Евгений Осипович. - А может быть, мы от них спрячемся и они нас не найдут!..

Он проговорил это успокоительным тоном, но Маша и не боялась; едва дослушав его, она побежала, легонько подпрыгивая, в другой конец двора, и вышло вдруг, что это не ей, а себе самому сказал он, как ребенку, утешительные, ненастоящие слова… И он поежился от них и поморщился.

А Маша уже снова бежала к нему. Она приближалась, почему-то отворачивая лицо, а потом остановилась и, глядя вбок и в землю, сказала тихо:

- Она говорит, я сирота… Я слышала. - Гнедин бросил взгляд в сторону, откуда прибежала Маша, и увидел Прасковью Фоминичну, сидящую с Бабинцом на низкой садовой скамеечке. - Значит, мамы нет? - спросила Маша.

Голос ее от слова к слову становился все тише, точно иссякал.

- Как - нет? Есть мама, - ответил он медленно и твердо. Потом наклонился к Машиному уху и, кивнув в сторону Прасковьи Фоминичны, энергично проговорил: - Не надо этого повторять, но она глупая женщина! Понимаешь?..

- И бабушка ведь есть же? - спросила Маша чуть окрепшим голосом, но с неуверенностью и мольбой.

Гнедин резко, утвердительно качнул головой и добавил то, чего не собирался говорить, чего никак не ожидал от себя еще минуту назад.

- И папа есть! - произнес он с силой, с неутихшим раздражением к «глупой женщине».

- Где? - спросила Маша. До этой минуты она глядела на Евгения Осиповича в щелки между веками, не то щурясь, не то силясь удержать слезы, а теперь глаза ее разом широко раскрылись, и по лицу, с которого исчезло плачущее выражение, свободно покатились слезинки. - А где?

- Здесь. Я, - ответил Евгений Осипович и, пугаясь Машиного молчания, живо добавил: - Что, не веришь?

- Верю. - Маша не отрывала от Гнедина больших, мокрых, широко открытых глаз, - Дядя Женя, вы где были?

- Когда? - не понял он.

- Всегда, - ответила Маша, удивляясь его вопросу.

- Где я был и почему меня с тобой и мамой не было, - сказал он и помедлил немного, словно передохнул, - это ты узнаешь, когда вырастешь!

Гнедин нагнулся, взял Машу на руки и, крепко прижимая к себе, выпрямился во весь рост. Минуту он постоял так, не двигаясь.

- А еще не уедешь на целый год? - вдруг спросила Маша у него за ухом, и «целый год» прозвучал в ее устах как невообразимо огромная мера времени, как «тыща лет» для него…

- Нет, - сказал он.

Евгений Осипович ушел проститься с Машей, порог комнаты переступила Прасковья Фоминична, между нею, матерью и Бабинцом завязался уже разговор об отъезде без промедления, а Воля слушал их невнимательно и нетерпеливо, ожидая случая вернуться к старому разговору, который с уходом Гнедина был, казалось ему, не кончен, а только прерван: как это случилось, что им придется все-таки уезжать?!

Как раньше, в мирные дни, мать обсуждала, бывало, с тетей Пашей перед каким-нибудь семейным празднеством, сколько брать на базаре мяса на холодец, сколько потребуется муки на пироги и хватит ли мужчинам для веселья столько-то бутылок вина, так сейчас она решала, сколько с собою взять продуктов на первые дни пути, какие с собою захватить теплые вещи, что придется оставить… И сейчас, как раньше, все решалось быстро, диалог женщин был краткий, дельный, он напоминал диалог специалистов, которые понимают друг друга с полуслова и уважают друг в друге эту способность.

Бабинец, чьи советы по части домашнего хозяйства и стряпни житейски опытные женщины, случалось, осмеивали с порога, на что он ничуть не обижался, сейчас ничего не добавил к тому, что порешили без его участия. Он сказал только:

- Что ж, это правильно всё, если в поезд сядем.

- А если пешком, - ответила тетя Паша, поняв его, - так тут и рассуждать нечего. Тогда налегке надо.

Они продолжали говорить, а Воля лихорадочно вспоминал о том, как простился сегодня с мальчиком на станции, как еще вчера Гнедин сказал, что не считает положение города угрожаемым. И вот теперь…