Макс Бременер - Пусть не сошлось с ответом!.. Присутствие духа

- Не знаю вот, как теперь к Тютчеву принято относиться? - и ожидательно поглядел на Гнедина, как на само собой должного знать, что принято и что нет.

Но и Гнедин не знал этого, да, признаться, и мало это его заботило. Он пожал плечами:

- Относитесь, как хочется… Ну, словом, как относитесь, так и относитесь. - И остался доволен простотою своего ответа.

- Стало быть, вы мне позволяете любить Тютчева? - спросил Люсин родич живо, точно ловил Евгения Осиповича на слове и собирался теперь сослаться на его позволение.

- Я в литературе небольшой знаток, - сказал Евгений Осипович с долей сожаления, но без всякой неловкости. Теперь, он полагал, должен был начаться другой разговор. Он дал ведь понять, что не желал бы продолжать этот.

- А в каких сферах вы сведущи? - спросил женин родич, точно не знал, с кем говорит.

- В какой области? - переспросил Гнедин без раздражения, шагая по просторной столовой. И со своей хорошей улыбкой, которая молодила его и располагала к нему, потому что в ней было неподдельное простодушие, он ответил: - В области обороны страны.

- Сфера защиты Отечества, - проговорил Люсин родственник медленно. - Что же важнее этого?..

Гнедин кивнул, довольный, что хоть тут собеседник сумел его понять. И он приготовился рассказать штатскому гостю о новых средствах разрушения, которыми, судя по данным, просочившимся в западную печать, располагает фашистская Германия, и о том, чем пока превосходят, по-видимому, германскую армию английская и французская. Да, и не раскрывая никаких военных тайн, Евгений Осипович мог рассказать немало интересного. (Невоенных знакомых очень занимали такие разговоры.)

Гость, однако, перебил его, прежде чем он успел начать:

- Но какое вы собираетесь защищать Отечество? В котором есть место для Тютчева, или такое, в котором для него места нет?.. - спросил он с горячностью.

Евгений Осипович озадаченно помолчал, а гость в ожидании ответа курил, часто, глубоко затягиваясь.

- При чем тут Тютчев? - проговорил наконец Гнедин.

- При чем тют Тутчев?! - подхватил гость, волнуясь, выкатывая в изумлении глаза (он стал в ту минуту похож на Валерию Павловну), и Люся рассмеялась тому, как смешно он оговорился…

На этом воспоминание обрывалось. Нелепая мысль шевельнулась внезапно в голове у Гнедина: если бы он читал Тютчева, может быть, судьба его сложилась бы иначе?..

Он был волевой, собранный человек, и такие странные мысли могли приходить ему на ум лишь на грани сна, когда ослабевал самоконтроль. Евгений Осипович спрятал фотографии, лег и сейчас же заснул.

Во сне он ворочался, раскладушка под ним скрипела - он слышал это, это ему мешало, - но продолжал спать…

Екатерина Матвеевна удивилась, когда в субботу Воля попросил ее не устраивать завтра празднества по случаю его дня рождения. Она не отменила торжества, узнав, что не приедет Валентин Андреевич. Ведь сын позвал уже, вероятно, товарищей, Риту… И потом, самой не хотелось отказываться от хлопот, которые каждое лето в эти дни бывали ей приятны и всегда запоминались. Спустя год она могла сказать, поспела ли прошлым летом молодая картошка к Волиному рождению, почем была тогда клубника на базаре, удался ли праздничный торт…

- Как же ты собираешься завтра провести вечер? - спросила Екатерина Матвеевна. - Твои товарищи, я думаю… И разве Рита не придет?! - перебила она себя.

- Я хочу взять штук пять билетов в «Гигант», - ответил он. («Гигант» был небольшой открытый кинотеатр в городском парке.) - На «Если завтра война…» Ребята придут - сходим посмотрим картину. А Ритка чего-то носа не кажет, - добавил он вскользь, с поддельной небрежностью и беспечностью. - Она вряд ли явится…

- Вот что, - сказала мать, и Воля понял, что она решила, будто из-за размолвки с Ритой не хочет он устраивать празднество.

«А никакой размолвки и не было», - чуть не сказал он, но промолчал. Не стоило заводить разговора о Рите, раз только она сама могла бы объяснить ему, почему от него скрывается… Ему захотелось, чтобы мать знала: не только боязнь, что не придет Рита, - нечто другое сделало мысль о празднестве и неприятной, и неудобной. Но нечто другое, минуту назад почти осознанное, вполне определенное, в самом деле превратилось вдруг в нечто; препятствие не перестало существовать, но лишилось вдруг лица…

- А я… где же буду? - спросила Екатерина Матвеевна.

- Когда?

- Ну завтра вечером… В кино или дома?

По тому, как он поднял на нее глаза, Екатерина Матвеевна поняла, что этого вопроса Воля просто не задавал себе.