- А с той самой, которую вы мне советовали почаще купать.
Евгений Осипович шел по улице, которую Воля называл мысленно «улицей единоличников», и всматривался в номера домов, иногда заслоненные ветками яблони, посаженной у самых окон, иногда полустертые, потускневшие от времени. Где-то здесь жили мать его покойной жены и Маша, которой он никогда еще не видел.
Он поднялся на низенькое крыльцо и постучал в чуть криво висевшую, рассохшуюся, в трещинах дверь, на которой детская рука вывела мелом: «Маша», «Валюша», «Игорь», и нарисовала рожицу. И Валерия Павловна распахнула перед ним эту дверь, как открывала когда-то высокую дубовую дверь в доме высшего комсостава в Москве или тяжелую, обитую кожей дверь в их киевской квартире.
- Здравствуйте, Женя, - сказала она и сразу же прошла впереди него в комнату с маленькими окнами.
Он быстро огляделся в ней, точно ожидая и боясь увидеть что-нибудь знакомое по прошлому, но не увидел ничего, и, казалось, от этого ему стало легче и проще.
- Да, вы переменились, - произнесла Валерия Павловна, стоя рядом с ним и прямо глядя на него старыми глазами в старых очках с поломанными оглоблями, обмотанными кое-где кусочками изоляционной ленты.
Его поразило чувство, с которым она произнесла это: «Да, вы переменились, - казалось, хотела она сказать, - но, к счастью, не так сильно, как я опасалась…»
Прежде Валерия Павловна холодно относилась к Гнедину. Иногда он видел даже, что чем-то раздражает ее, но никогда не понимал чем. Точно так же он не понимал ее безграничного удивления своими самыми обыденными словами, какие говорятся походя, не думая…
Она была самостоятельным человеком - работала корректором в издательстве - и дорожила своей самостоятельностью. Ее ценили: в книги, которые ей поручали вести, не приходилось потом вклеивать сообщений о замеченных опечатках.
Какие-то хорошие книги, к тому же лишенные опечаток, она захотела однажды подарить дочери и зятю и перед тем спросила, есть ли они у Гнединых. Евгений Осипович ответил, что не знает, нужно посмотреть в кабинете. Вскользь он пояснил, что личную библиотеку ему подобрали товарищи из политотдела, и сейчас же встретился с изумленным взглядом Валерии Павловны. Может быть, оттого, что глаза ее были слегка навыкате («неладно со щитовидной», - говорила она), ее изумление казалось преувеличенным, крайним. И много позже, в долгие минуты и часы, совершенно свободные для раздумья, ему вспоминался иногда этот изумленный взгляд - неразгаданная, занятная подробность далеко отброшенной в прошлое поры…
- А вы очень мало переменились, - сказал Евгений Осипович. - На самом деле. Неплохо выглядите.
Валерия Павловна рассеянно улыбнулась - он упомянул о том, что уже много лет назад перестало занимать ее.
Действительно, Гнедину вспомнилось, что и десять лет назад она держалась уже со строгим достоинством матери взрослой дочери, - именно взрослой, хотя Люся выглядела тогда не взрослой, а юной, - и одевалась, как немолодая женщина, заботящаяся не о привлекательности, но об одной лишь опрятности.
- Мне ведь совсем худо, Женя, - проговорила Валерия Павловна, понизив голос, хотя в комнате, кроме них, никого не было. - Если б вы не приехали, мне оставалось бы только Машу в детдом отдать… Сделать то, чего мне Люся никогда не простила бы!
Впервые имя Люси было названо, и - странно - как имя живой, навсегда живой, если она могла ни когда не простить!
Из соседней комнаты послышался зов - негромкий, не очень внятный, и Валерия Павловна поспешила туда. В приоткрытую дверь до Гнедина доносилось, как она разговаривает с Машей.
- Умница. Легла и заснула сразу!.. И проснулась как раз вовремя, - говорила она, вероятно склонясь над кроваткой, ровным, поощрительным, «воспитательным» голосом. - А тут уже дядя Женя пришел. Сейчас мы после сна сполоснемся - да? - и пойдем с ним знакомиться…
Маша спросила о чем-то едва слышно. Валерия Павловна ответила тоже шепотом, а потом были шелест, шуршание, приближающиеся шажки, и девочка первая вошла в комнату, где ждал Гнедин. Она была очень маленькая - еще меньше, чем представлял себе Евгений Осипович, - аккуратная, полнощекая, но не слишком румяная, скорее, бледная немного. Сходство ее с матерью, пожалуй, чувствовалось, но не так, чтобы бросалось в глаза… Он молча глядел на нее, и на лице ее появилось вдруг выражение чуть боязливого ожидания. Мгновенно Евгений Осипович узнал жену.
- Ну, и как же вам нравится наша Мария? - спросила бабушка, привлекая к себе Машу, а та прислонилась к ее ноге и, откинув назад голову, глядела вверх - на потолок и бабушкин подбородок.
Читать дальше