- Вот все это вам необходимо учесть, приступая к работе, - заключил он.
Выйдя на улицу, Наталья Николаевна вдруг остановилась, напряженно морща лоб, как человек, обнаруживший пропажу. «Что же мне все-таки необходимо учесть?» - подумала она, но, сколько ни старалась, ничего не могла восстановить в памяти.
Наталья Николаевна быстро втянулась в жизнь 801-й школы. Она думала, что к своему новому положению воспитателя будет привыкать постепенно. Ведь когда она была здесь на практике, лишь ребята относились к ней, как к полноценному, не отличающемуся от других педагогу. Сама-то она знала, что еще не учит и не воспитывает, а пробует свои силы и дает другим проверить свои умения (недаром же на ее уроках сидел и наблюдал опытный, старый методист).
Теперь она - воспитатель, и никто со стороны не наблюдает безотрывно за ее действиями, чтобы сказать потом, какие ее слова и жесты были правильны, а какие излишни. Это чувство самостоятельности было в первые дни для Натальи Николаевны и радостным и немного тревожным.
А потом безграничная работа старшей пионервожатой настолько поглотила ее, что она просто не успевала взглянуть на себя со стороны. И так странно звучало, когда ее спрашивали дома: «Привыкаешь понемногу?» Она не привыкала к работе, а разом окунулась в нее с головой.
Поначалу, когда она еще не узнала людей, которые трудились бок о бок с ней, Наталья Николаевна наивно полагала, что одна только явственно видит недостатки в своей школе. Ее глаз цепко и изумленно подмечал многое.
Прошло немного времени, и Наталья Николаевна убедилась, что есть в коллективе люди, которые не только всё видят не хуже ее, но и ведут со всем, чего она не приемлет в 801-й школе, настойчивую, трудную борьбу. Причем борьбу совершенно открытую; неизвестно о ней было разве что только ребятам.
Наталье Николаевне как-то пришло на ум, что если б даже ее теперешней работе не предшествовала педагогическая практика здесь же, если б она решительно ничего не знала раньше о 801-й школе, то и тогда смогла б определить без колебаний, кто в идущей борьбе принципиален и честен, а кто - нет.
Ведь Ксения Николаевна, Макар Андронович и другие педагоги, думавшие, как она, неизменно выносили важные вопросы на обсуждение открытого партийного собрания, на обсуждение педсовета - словом, желали, чтоб обо всем судил коллектив.
Андрей Александрович, напротив, предпочитал и стремился все важные вопросы, и спорные в том числе, решать сам. Иногда он советовался с Котовой или с теми из педагогов, кто его не критиковал, для чего приглашал их к себе в кабинет.
Коллективным обсуждениям он противился под предлогами то внушительными, то туманными и был на эти предлоги неистощим. Все это было достаточно красноречиво само по себе, если и не вникать в суть спора, шедшего между лучшими педагогами и директором. А о сути этого спора, превратившегося в борьбу, Наталья Николаевна не смогла бы сказать четче и ясней, чем это сделала на ее глазах Ксения Николаевна. -…Коллектив не хочет незаслуженной славы, - говорила Ксения Николаевна с трибуны открытого партсобрания. - В районе половина школ больше достойна названия лучшей школы в районе, чем наша восемьсот первая. Если судить по совести, а не по проценту успеваемости, наше место не первое, а одно из последних. Наша школа - горько, но правда - работает на троечку с минусом.
- Я не согласен с вашей оценкой работы советской школы, - сказал Андрей Александрович. - Весьма странно слышать такую хулу от человека, который, казалось бы, должен представлять себе…
- Я вам не позволю меня не понять, - перебила Ксения Николаевна. - Я с вами говорю не о советской школе, а о восемьсот первой школе города Москвы. Тут есть разница. Советская школа завоевала свой авторитет делом. Она его завоевала десятилетиями благородной работы. Ее авторитет стоит высоко. Я далеко не все страны на земле объездила, но вот думаю: нет в мире лучше советской школы - она самая человечная.
- Так, следовательно, мы с вами думаем одинаково! - воскликнул Андрей Александрович с широкой, хоть и несколько принужденной улыбкой. («К чему тогда весь инцидент?») - Повремените протягивать мне руку, - сказала Ксения Николаевна. - Договорю сначала, и тогда - извольте, если не раздумаете… Беда, что у восемьсот первой школы авторитет сейчас дутый. Не делом он завоеван, а бойким словом и… - Ксения Николаевна сильнее опирается руками на стол, на ее лице появляется выражение боли и гадливости, - и обманом! - заканчивает она. - Заслонять авторитетом всей советской школы недобросовестную работу восемьсот первой мы не позволим!
Читать дальше