Андрей Хршановский - Синие горы

А там, над делянкой, поднимаются сейчас черные, а днем пятнистые скалы. Странные это скалы. На луне или на солнце не заблестят, а в пасмурные дни иногда будто засветятся радужным светом. Лес обступил их кольцом, а на скалах — ни деревца, хотя в других местах деревья растут чуть ли не прямо из камня. Снега на них зимой не бывает. То ли тает, то ли не держится. И то сказать, — они отвесны. Это, пожалуй, единственное место в окрестных горах, где Порхунов не был. Лет тридцать тому назад его друг черкес Чекмезов сказал: «Старики говорят, — там горные духи живут. Человеку туда нельзя». Порхунов не послушал. Вскинул мешок, взял ружье и пошел. Недаром ведь его и прозвали Шатуном. У подножия Пятнистых скал откуда-то свалился камень и ударил по ноге. Кость не перешиб, но Порхунов насилу приполз домой.

Старик так ясно себе представил и жаркий день, когда он лез по каменному ступенчатому ложу ручья, и то место у подножия скал, покрытое оранжево-красными камнями с черными пятнами, как будто он вчера только вернулся оттуда. И вдруг ему нестерпимо захотелось снова вскинуть на плечи мешок с припасом и пойти ранним утром посмотреть-повидать знакомые места.

«Геологи, они походят, — подумал Шатун. — Но пути-то им не знакомы… — Шатун развеселился. — Не знакомы, куда там!..»

Девочка лет тринадцати потянула Шатуна за рукав.

— Дед, а дед, пойдем домой! Мать ужинать собрала. Тебя ждем.

— Пойдем, Верунька, пойдем.

Шатун хотел погладить внучку по голове, но она увернулась. Старшая сестра сделала ей прическу — в клубе вечер, — а дед мог испортить…

За воскресенье Степан Мохов не исправил своего служебного положения. Он ходил объясняться к начальнику лесопункта Фомичеву, там вспылил, стукнул легонько по столу кулаком и сломал столешницу.

— Я починю. На мой счет, — пробормотал он сконфуженно и ушел.

Ночью Степан спал плохо. Злость, которая бушевала в нем в субботу и вчера у Фомичева, куда-то улетучилась. Было совестно: напугал старика, обидел девушку, стол разбил.

— Э-эх-х!.. — тяжело вздыхал он, ворочаясь в постели. За полночь не выдержал — поднялся, надел сапоги, отыскал в темноте мешок с недельным припасом и вышел. Луна уже зашла за гребни гор на западе, но звезды светили ярко, отражаясь в ручейке. Вода сонно булькала, переливаясь через ребячью плотину. В маленькой заводи вздрагивал колеблемый течением полузатопленный бумажный кораблик. Еще ни в одном доме не горел огонь, еще лесопунктовские кони додремывали последние часы, прежде чем они потянут по трудным дорогам брички, развозя лесорубов на делянки.

Мохов не хотел сегодня ехать со всеми, не хотел встречаться с Коркиным, которого временно назначили бригадиром. Не хотел ни сочувствия, ни осуждения.

В полной темноте, царившей в лесу, изредка спотыкаясь о корни, он прошел половину пути и вышел к реке, к броду, который вел на покосы. Начинало светать.

В эти предрассветные минуты мягче и глуше ворчала река, недвижно стояли выступающие из темноты серыми стволами огромные пихты, покорно склонялась тяжелая от обильной росы, высокая на открытом месте трава. Еще молчали птицы. На противоположном берегу, на галечной отмели, покрытой высоким кустарником, смутно белели сквозь серый туман палатки геологов.

«Ишь где устроились, — подумал Мохов. — Красивое место. Только как бы не подмыло их, если дожди пойдут». Он собрался было перейти на другой берег, предупредить, но решил: «Пусть спят, днем скажем».

На снежные вершины, замыкающие ущелье, упали первые лучи солнца. Полоса света протянулась по ущелью, над рекой.

На делянке ничего не изменилось. Так же, как в субботу, высятся на берегу штабели бревен, принятых к сплаву. Безмолвный трактор возвышается над временными, сбитыми из дранок, вроде игрушечными, домиками, где живут лесорубы. Под навесом котел над очагом из камней. Дед Шатун варит в нем артельный обед. В сторонке — движок на деревянных салазках, соединенный с генератором. К нему подключают кабель электропил.

Сейчас, пока еще никого нет, все это выглядит каким-то притихшим, покинутым.

Мохов медленно поднялся на делянку, присел на бревно и взглянул на лесосеку. Среди пней и хлыстов, так называют лесорубы поваленные деревья, группами и в одиночку стоят могучие красавицы пихты. Высотой они метров тридцать — сорок, в обхвате — вдвоем не обнять. В этом-то и дело. Лесорубы их обходят. Сплаву запрещено принимать бревна больше сорока сантиметров в поперечнике — мол, река не поднимет. И простоят эти пихты, пока не омертвеют на корню, а потом свалятся и догниют без пользы. Мохов вздохнул. Он на прошлой неделе сказал лесорубам: «Валите, приму. Под мою ответственность».