Яков Пинясов - Шумный брат

Завидев меня, один парень, самый рваный и чумазый, взял под козырёк и отрапортовал:

— Ну, старший, принимай парад! Пополнение пришло! Давай прописывай!

— Как прописывать?

— А вот как!

Ребята по сигналу вожака стали выдирать из своей одежды узкие тряпочки, тесёмки и вить из тряпья верёвку. Вскоре она была готова, крепко свитая, тугая как палка. Вожак сунул мне в руки верёвку:

— Действуй!

Не понимая, как это можно прописать верёвкой — это же не карандаш и не перо, — я несмело взял верёвку.

— Гвардия, стройся! — грозно крикнул их атаман.

И передо мной возник строй оборванцев.

— Смирно!

Какое там! Они не могли стоять смирно. Все кривлялись, гримасничали, показывали языки. И были как чертенята, сорвавшиеся с церковной картины.

— Ну, начинай! — крикнул атаман.

Я не понял, что должен делать. Оказывается, я должен был хлестать верёвкой каждого новичка, вступившего в камеру. Я пришёл сюда раньше и должен был принять их, как старожил, «прописать». Таково тюремное правило.

Я в тюрьме не бывал, порядков этих не знал и подчинился вожаку беспризорников, человеку в этих делах, по-видимому, очень опытному.

По очереди хлестал ребят верёвкой, стараясь сделать не больно, и спрашивал:

— Как звать?

— Гусак! — сказал один.

— Петух! — крикнул другой.

— Баранчик!

Ни у одного не оказалось человеческого имени. Вожак назывался «Вороном».

— Худо прописываешь, — обозлился он, когда я его ударил слегка, — ловчишь, надо крепче! А ну-ка, дай отпишусь, узнаешь, как надо! — И он вырвал у меня из рук верёвку. — Как зваться будешь?

— Сашей, — сказал я.

Беспризорники расхохотались.

— Дать ему взашей, чтоб не звался Сашей!

Ворон дал мне подзатыльника:

— Будешь Котом!

— Почему Котом?

— Потому что нам кот нужен, чтобы мяукал. Ну-ка попробуй, сможешь ли?

Мне не хотелось быть шутом. Я молча покачал головой.

— Чудак, для твоей же пользы! Ты что, совсем ещё глупый? По-глупому сюда влез?

Я рассказал, как меня напрасно сюда посадили.

— Вот видишь, — поучал меня Ворон, — не воровал, а попался, потому что был просто Сашкой. А станешь с нашей бражкой, будешь воровать и не попадаться.

И он объяснил, что в его шайке недаром все носят такие имена. Они промышляют по базарам и переговариваются между собой на тайном языке. Когда воришек кто заметит, когда возникает опасность, Ворон каркает, Гусак гогочет, Петух кукарекает, Баранчик издаёт жалобное блеяние. И никто не догадается. Мало ли на базаре всякой живности на возах и под возами! Очень удобно.

А главное — надо забыть своё настоящее имя, чтобы милиция не знала, кто ты такой, из какой детской колонии убежал и какие за тобой грехи водятся. Словом, по всему выходило — надо мне стать Котом.

Узнав, что меня хотят отправить в колонию для малолетних преступников, Ворон так и вскинулся:

— Пропадёшь там, парень!

У меня душа похолодела. Он-то, наверно, лучше меня знал, как там плохо.

— Хочешь, мы тебя выручим? Хочешь, вместо колонии махнёшь с нами в тёплые края?

Конечно, я предпочёл бы вместо колонии, которая мне представлялась вроде этой вот камеры, холодной, каменной, попасть в тёплые края. Но как это сделать?

— Попасть в тёплые края не хитро, — сказал Ворон, — зайцами проскочим. Мы ведь туда и ехали — в Крым, в пески, златые горы. Да нам Первомай помешал. Поезд чистили, и нас с крыш вагонов поснимали, чтобы добрым людям праздника не портили своим гнусным видом. Снова хотят напоить, накормить, одеть, обуть и по детским домам распределить. Ну ничего, как только праздники пройдут, мы снова сбежим. И новую одёжу прихватим… Снова на вагоны, под вагоны. И покатим всей командой на юг.

— А как же я отсюда выйду?

— Очень просто, подменкой выведем.

— Как — подменкой?

— А вот так. Вместо тебя назовётся Берёзкиным наш Баранчик. А ты назовёшься Котом и выйдешь.

— И что же ему будет?

— А ничего. Он умеет глупей барана прикидываться. Припадочного изображать. А ну-ка изобрази, Баранчик, про новые ворота!

Получив приказание командира шайки, Баранчик — кудрявый мальчик, миловидный даже при чумазом лице — вдруг страшно преобразился. Лицо исказилось. Глаза закатились, и страшно сверкали только белки. На губах выступила пена. Он грохнулся на пол, руки и ноги стали крючиться и извиваться.

От страха я закричал.

— Ну хватит, — приказал Ворон. — Вот так и все пугаются. И за доктором бегут, за лекарем. А Баранчик вскакивает и был таков. Ты за него не трусись. Он на следующей станции нас догонит.