Николай Попов - Абанер

— Опять гости! — обрадовалась повариха. — Проходите! Чего у порога стали? Суп будете есть?

Клава хотела поставить тарелки, но Сережа с Элиной отказались и сели у окна, Евдокия Романовна показала глазами на Раю: не напоминайте, мол, ей об отце, и стала спрашивать Чуплая:

— Чего ты, Яшенька, в ликвидаторы неграмотности пошел? Нетто учителем места не нашлось? В свою коммуну охота? Так ведь пожилых хуже маленьких учить.

— Хуже ли, лучше, а надо. Спасибо за чай, Евдокия Романовна. По-нашему — тау!

Повариха неуверенно качнула головой.

— Путь-дорога, если хочется. А Клаву с Раей в Старый Абанер назначили. Там школа открывается. Я рада. Неподалечку здесь. А ты, Линушка, куда? В городскую школу? Хорошо, вместе с тетенькой будешь.

Евдокия Романовна расспрашивала, словно выпускники были ее сыновья и дочери. А Сережа боялся, как бы она не спросила его о назначении.

— А Фиму в самом Абанере оставляют. Знаете, ребята, у Евникии опять удар был. Теперь она не пьет, не ест, Фима с ней замучилась.

Разговаривали долго, но ни разу не вспомнили о Назаре Назаровиче. Рая глядела невидящими глазами, а потом сказала, что пойдет к себе, Чуплай пошел ее проводить.

— Что ни говори, жаль девочку! — вздохнула Евдокия Романовна. — На что озорница Раечка, а как убитая. Спасибо Чуплаю, на минуту от Раи не отходит.

— Скажи, мама, Назар Назарович всегда таким был? — подняла настороженные глаза Клава. — Ведь ты у них… у его отца в работницах жила?

Евдокия Романовна вспыхнула и почему-то рассердилась. Сережа заметил, как вздрогнули загорелые руки и чуть не выронили тарелку.

— Каким таким?.. Может, еще похуже. Не стоит он того, чтобы о нем разговор вести. Не спрашивай, Клавдия!.. — Она не договорила, в сердитых глазах заблестели слезы.

Наверно, Клава напомнила о чем-то очень мрачном, разбередила старую рану.

Вон как! Евдокия Романовна была у него прислугой!..

Сереже казалось, что после того, как не стало Скворечни, даже солнце в Абанере светило ярче. Дела учебной части вела Наталья Францевна, а хозяйство городка Бородин временно поручил Евдокии Романовне.

— Теперь у нас совсем хорошо! — присвистнул Валька.

— Только не у нас, Валя, а вот у них, — поправил Чуплай, показывая на подростка из первой группы. — Завтра распрощаемся и — вольные птицы.

Сереже стало грустно. Вот и кончилась абанерская пора: уроки, работа, вечера, катания!.. Неужели этого больше не будет? Не будет Чуплая, Вальки, Элины? Не будет Элины!..

Этого он себе представить не мог. С каждым днем она все больше входила в его жизнь, все чаще он думал о ней. Вчера они с Мотей Некрасовой заполняли свидетельства выпускникам. Надо было написать на бланке: «Ивлевой Тамаре», а Сережа старательно вывел: «Ивлевой Элине». Хорошо, что Мотя не увидела, а Клавдия Ивановна поверила, будто Сережа испортил бланк, облив чернилами.

А ложась спать, он опять думал об Элине. Почему он сразу не разглядел ее, смеялся, называл Принцессой-Горошиной? Он задумчиво вынул записную книжку, нетерпеливые мысли теснили одна другую.

Он не заметил, как задремал. Появилась Элина и обиженно покачала головой.

— Нет, я не такая!..

Сережа вздрогнул, протер глаза. Неужели он бредит? Но какая же она? Какая? Он перечеркнул написанное, и снова стал думать. Вот тогда появились строчки которые Сережа ревниво берег от чужих глаз.

Накануне выпускного вечера Василь Гаврилыч заболел, концерт чуть не сорвался, но кто-то придумал позвать на репетицию Лойка. Аркадий Вениаминович не стал отказываться и, стесняясь, сказал: «Попробую». Он уселся за рояль, словно за кафедру, пригляделся к нотам и легко вскинул голову. Раздались бодрые звуки, ребята обрадованно переглянулись.

Лойко почти не руководил хором. Он только аккомпанировал и показал вступление, но сегодня «Интернационал» звучал особенно торжественно.

Рядом с Сережей стояли Рая и Клава. Строгая Рая совсем не походила на Раечку-таратаечку. Запали глаза, осунулись щеки. Только непокорная мальчишечья прическа чем-то напоминала прежнюю «девочку без мамы».

Когда сцена опустела, к роялю подошла Фима. Как давно она не пела!