Николай Попов - Абанер

Учителя жалели Чуплая, но его прием не одобрили. Кое-кто увидел здесь явное нарушение инструкции Наркомпроса, а Наталья Францевна сказала: «Если Евграф Васильевич будет принимать учеников по социальному положению, пусть не спрашивает с нас за их знания. У меня есть учительская совесть».

Но совершенно неожиданно отнесся к этому сам Чуплай. Парень приковылял в канцелярию взбешенный и стукнул костылем по столу Бородина.

— Поблажку вздумал сделать?! А я не нуждаюсь. Понял? Плюю на нее!.. С подачками мы к мировой революции не придем. Я думал, Бородин настоящий коммунист, а ты вашим и нашим!..

Учитель крепко взял его за плечи и посадил на скамейку.

— Хулиганить не дам, слышишь? Мировую революцию делать собрался! Горлом, что ли?

Чуплай, наверно, больше почувствовал силу рук Бородина, чем силу его слов.

— Нечего меня принимать, если провалил!.. Не имеете права!..

Евграф Васильевич помолчал, подал парню воды.

— Ошибся, что принял, верно. Бузотеры революции не нужны… Впрочем, отменять приказ не буду. Уговаривать тоже. Надумаешь учиться, завтра скажешь. Иди.

Чуплай глянул исподлобья и вышел. А на другой день спозаранку сидел на крыльце школы. Увидев Бородина, приподнялся и виновато проговорил:

— Надумал… учиться. За вчерашнее сердиться не будете?

— Ладно, вчерашнего разговора не было, — ответил Бородин.

От пристального взгляда Евграфа Васильевича не укрылось, с каким старанием Чуплай взялся за учебу. После уроков во второй ступени новый ученик приходил в маленький домик на краю городка, где размещалась первая ступень. Отпустив малышей, учительница занималась с Чуплаем часа полтора-два.

— Подает фронтовик надежду? — спрашивал жену Бородин.

— Пока мало, но хватка у него мертвая. Задаю десять примеров, просит — двадцать, задаю двадцать, просит — тридцать. Трудно ему. Даже арифметические действия нетвердо знает.

В первом полугодии Чуплая не аттестовали, во втором у него появились удовлетворительные отметки — «удочки», а к концу года остались всего два несданных зачета.

Наталья Францевна как-то сказала:

— Я была неправа. Чуплай товарищей догонит. Настойчивый, упрямый, но уж чересчур резкий. Недаром его ребята бешеным зовут. Вчера я опоздала на урок, опыт не получается, так он мне: «Не имеете права опаздывать». — «Конечно, говорю, не имею, но перед вами не отчитываюсь». — «А мы вас на ячейке разберем». — «Что же, говорю, разбирайте». Вы, Евграф Васильевич, во всем на ячейку опираетесь. Это дело ваше, я беспартийная. Только имейте в виду, когда-нибудь эта комсомолия и вас к ответу потянет. Такие, как Чуплай, не постесняются.

— Придется — отвечу, — усмехнулся Бородин.

Однажды Чуплай снова появился в канцелярии, долго ожидал, когда уйдут ребята и преподаватели, и заговорил с глазу на глаз с Бородиным.

— Хотел вас спросить по одному делу, как комсомолец коммуниста.

— Спрашивай.

Лицо Бородина было непроницаемым, но под этой непроницаемостью таилось другое: «Ну, вот пришел по-человечески, не размахивает руками, не кричит. С чем он сегодня?»

Парень придвинулся, переставил костыли.

— Зачем монашку приняли?

— Какую монашку? Фиму Смоленцеву? Она не монашка.

— Все равно, была монашкой. Мысли у нее контрреволюционные.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю, разговаривал. В бога веришь? «Раньше, говорит, верила, а теперь сама не знаю, то ли верю, то ли нет». Так зачем ее учить? Монастырскую заразу распространять?..

— Еще какие мысли?

— Больше никаких.

— Значит, если Смоленцева верит в бога, у нее контрреволюционные мысли?

— Конечно.

— А знаешь, что Фима батрачка? У нее вся жизнь искалечена. Революция ее вырвала из монастыря. А ты — зачем учить?

— Если батрачка, нечего за бога держаться, контру разводить.

— Ух, скорый какой! А ты сразу дроби понял?

— А дроби здесь при чем?

— Так, может, ей труднее от бога отказаться, чем тебе дроби понять. А если бы мы с Чуплаем так поступили? Не понимает дроби — долой.

— И со мной нечего было нянчиться!..

— Надо было! — повысил голос Бородин. — Надо учить тебя, Аксенка, Смоленцеву. То ли верит в бога, то ли нет, а надо, чтобы совсем не верила. Еще хорошо, честно сказала.

— Ну, выучим ее, а толк революции какой?

— Да пойми ты, дурная голова, гражданская война кончилась. Воюем за сознание людей. А это труднее, чем разбить Колчака и Юденича. Нельзя рубить сплеча. Надо убеждать, воспитывать. И в этом сейчас — главная задача ячейки.