Рене Реджани - Завтра, послезавтра…

«Кто научил ребят этой песенке? Нечего сказать, хорошая слава пойдет о нас, луканцах. Хоть я и не пропиваю денег, но ленив почище мула. Почему бы мне не попытать счастья в телевизионном конкурсе певцов и гитаристов? Ведь певцы зарабатывают кучу денег. А я карабкаюсь по камням в гору. Вот уж действительно глуп, как мул!»

— Это вы, дон Антонио?

— Я. А вы где?

— В закутке для Нинки-Нанки.

— Отлично. Осмотрим вашего зайца.

— Тише, учитель, тише. Если нас услышат, мы пропали.

— Держи покрепче своего зайца, Сальваторе. Сейчас мы ему лекарство дадим.

— Куда же вы его суете? Ведь рот-то здесь.

— Знаю. Пенициллиновые свечи не через рот вводят.

Пенициллиновые свечи для больного зайца! Люди узнают — засмеют. Посмотрел бы директор института. Как он тогда торжественно заявил: «Проанализируем различные методы преподавания в начальной школе». Потом синьор директор поздравил выпускников. Слова, слова, которые так и остались в учебных аудиториях Неаполя, Матеры, Рима, Милана, Венеции. Все стены оклеены там не обоями, а красивыми словами. Студенты месяцами, годами питались лишь словами, пышными фразами, длинными строчками из черных букв. Наконец им выдали дипломы. Диплом на право жить в свинарнике и лечить зайца, чтобы завоевать доверие двух будущих учеников.

— Ничем не кормите. Если захочет пить, дайте немного воды. Я скоро приду и продолжу лечение.

— А когда он совсем поправится?

— Дня через два.

«Придется занять свинарник дона Панкрацио. Дня через два. Думаю, не откажет. Попрошу, чтобы предупредил своего свинопаса».

Через два дня…

— Знаешь, Пассалоне, я хочу в школу ходить. Каждый день.

— Каждый день? Так часто?

— Ну и что ж? Зато учитель рад будет. Смотри, какой Роккино веселый стал. Он совсем выздоровел. Вон как траву уплетает.

— Так-то оно так, лекарства ему помогли. Но только никак не пойму, с какой стати мы обязаны ходить в школу.

— Учитель доволен будет. Он еще говорит, что на гитаре умеет играть. Я пойду. А ты?

— Завтра скажу.

— Нет, не завтра, а сейчас отвечай, пойдешь или нет?

— Сказал, завтра.

— Эх, Пассалоне, никогда от тебя толку не добьешься!

— Выдумаешь тоже!

Пассалоне ожесточенно стал чесать голову.

— Знаешь, Сальваторе, зайца надо отсюда унести. А то если отец увидит, он его захочет изжарить.

— Верно. Но в доме тоже держать опасно. Где же его спрятать?

— В лесу.

— Нет, в лесу нельзя, он убежит или снова на змею наскочит.

— Что же делать?

— Нужно отыскать место ненадежнее. Какое-нибудь дупло в лесу.

— Пойдем поищем.

— Пошли.

Из закутка Нинки-Нанки можно выйти, не проходя через комнаты. У разбойницы козы своя отдельная квартира, и, право же, она ее заслужила.

Сальваторе и Пассалоне прошмыгнули на улицу. Заяц устроился поудобнее за пазухой у своего спасителя. Ребята жмутся к стенам домов, а когда надо, пересечь улицу, так припускают, словно с неба хлещет ливень. Но все предосторожности напрасны. Джузе́ппе Коландже́ло, по прозвищу Булыжник, гоняет посредине улицы камешки — это его любимое занятие. Он сразу замечает, что живот у Сальваторе необычно раздут.

— Что это у тебя?

— Не лезь! — Сальваторе прикрывает руками свой невероятно большой живот.

Приятели Булыжника, Пао́ло и Луиджи (Луиджи за непомерно большую голову прозвали Головастиком), тоже подступают к Сальваторе. Пассалоне незаметно лягает Паоло ногой, и Сальваторе, пользуясь этим, бросается наутек. Но Джузеппе преграждает ему путь. Подскакивает Головастик, и завязывается драка. Сальваторе отчаянно сопротивляется, но Головастик крупнее и сильнее его.

— Пассалоне, помоги!

Что делать? Пассалоне зовет на помощь Нинку-Нанку. Коза тут же выскакивает из закутка. Изо рта у нее торчит недожеванный пучок травы.

— Бодай их, Нинка-Нанка! Бодай Головастика!

Но коза оглядывается, вскакивает на низкую каменную загородку и оттуда начинает наблюдать за ходом событий. Да еще с ухмылкой. Напрасно Пассалоне дергает веревку. Нинка-Нанка даже с места не двигается. Сальваторе защищается храбро. Но он боится, как бы не придавить зайчишку. В драке у Сальваторе оторвалась пуговица. Роккино дергается, царапает Сальваторе и наконец находит дыру в рубахе и высовывает мордочку.

— Это заяц! — кричит Булыжник.

— Ну да, заяц! Он мой. Вам-то какое дело? — не сдается Сальваторе.