Сергей Ауслендер - Много впереди [Повесть]

В избе за столом сидел совсем молодой еще человек в кожаной куртке, стал обо всем расспрашивать подробно, как вперед в местечко забрались, да какой дорогой, что в местечке делается, много ли польских войск, как назад добежали, обо всем расспросил, пальцы покусывал, думал о чем-то.

Колька толково обо всем доложил, ничего не забыл.

— Молодец паренек, — сказал комиссар, лоб нахмурил, за ухом почесал, обдумывал что-то. — Вот если бы нам этой дорогой сотню-другую кавалерии пустить, да прямо в тыл! — здорово бы вышло, — как бы вслух подумал.

— Вот только с дороги-то не сбиться.

— Дорогу я хорошо помню, нигде не собьюсь, — заторопился Колька.

— Опять к ляхам в гости хочешь, не наскучило еще? Да ты, паренек, удалый, видно сразу, только устал пожалуй.

— Ну вот устал, я хоть сейчас, — загорелся весь Колька, представил радость Дины, всех пленных, а может и с тем, что хлыстом ударил, встретиться придется. Не забыл его еще Колька.

— Ну, хорошо, подумаем еще, как и что, — сказал комиссар, потом позвал красноармейца и приказал:

— Выдать мальчонке все обмундирование Пусть подберет, и портной подгонит. Он заслужил.

Повели Кольку в амбар, долго рылись, самое маленькое все выбрали, а потом кривой пришел портной, мелом почиркал, и к вечеру и штаны и гимнастерка были как по мерке, вот только с сапогами плохо, хлюпают, сколько Колька тряпок не подвертывал, — обещали сшить новые, совсем новые сапоги.

Сбегал в госпиталь Колька. К дяде Васу его не пустили; сказал фельдшер, что лучше, не помрет, а хворать, долго будет, придется в город отправить.

На другой день к вечеру опять к комиссару вызвали. Обрядился Колька по всей форме и на фуражку звезду прилепил, ту самую, что прятал от ляхов на груди, не нужно больше прятать, сияет свободно и радостно.

Комиссар у ворот своей избы стоял, осмотрел Кольку со всех сторон, мотнул готовой:

— Все в порядке, молодец!

Потом лицо его сделалось серьезно, почти сердито.

— Так дорогу помнишь хорошо, не боишься? Дело не шуточное. Двести человек за тобой пойдут, понял?

Закружилась слегка голова у Кольки от волнения, но сказал голосом твердым, будто чужим:

— Дорогу помню, не боюсь.

Комиссар молча кивнул головой, и они прошли на небольшую площадь около сборни. Там уж стояли красноармейцы и сзади лошади у коновязей.

Комиссар откашлялся, потер рукой лоб и сказал:

— Товарищи, у нас есть удачный случай забраться ляхам в тыл. Вот этот мальчонок, вы про него верно слышали, Николай Ступин, знает дорогу и укажет вам, а вы свое дело исполните. Я за вас спокоен.

— Исполним, исполним, — загудели красноармейцы.

— Итак в путь, на коня!

Ловко и быстро, будто заводные игрушки, вскочили солдаты на коней.

Кольке подвели тоже лошадь, поменьше, правда, ростом, чем у всех, но бойкую и красивую. Комиссар подпихнул Кольку, да, впрочем, тот и сам теперь уже не боялся.

— Да, товарищи, — крикнул комиссар, — если какая перепалка — мальчонку берегите.

— Мы его в мешок спрячем, — весело засмеялись красноармейцы.

Засвистели, запели и поскакали из деревни. Колька не отставал, хотя и трудновато было.

Впрочем, по деревне только так весело проскакали, словно на прогулку, а въехали в лес — поехали шагом, потом на круглой лесной поляне совсем остановились с коней слезли, костры развели, стали темноты ждать.

Многие Кольку принимались расспрашивать и о ляхах, и о дороге, и как из плена выбрался.

Чудно было Кольке, что он больше знает, чем эти усатые иные и бородатые мужики.

Когда стемнело— тронулись в путь по узкой лесной дорожке, вытянулись длинной ниткой, а Колька впереди с командиром ехал, всматривался в каждое дерево, в каждый куст.

Теперь ехали без песен и шуток, даже лошади, будто понимая, что опасное дело, ступали осторожно, беззвучно.

Третий раз приходилось Кольке делать эту дорогу. Как по-разному видел он все эти же места, в первый раз, в ту страшную ночь плена, какое тупое отчаяние заполняло все, второй раз, когда крались с дядей Васом, тревожной надеждой билось сердце, а сейчас выпрямился гордо, помнил, что двести человек должен провести по знакомой дороге.

А что если собьется, спутается. Нет…

Напряженно вглядывался в суровую темноту, все замечал, все вспоминал.

Совсем близко объехали деревню, где в плен тогда с Мотькой чуть не попались. Залаяли в деревне собаки, окликнул что-то по-польски, видно, часовой, но свернули на полевую дорожку, по которой бежали с Мотькой, пришпорили коней, только пыль заклубилась.