Сергей Ауслендер - Много впереди [Повесть]

А где же отец? В первый раз подумал, что не так-то легко будет его найти в этой сутолоке.

Ночью громыхало что-то — не то гром, не то пушки, стекла звенели в рамах. Жутко было и одиноко и совсем уже не так интересно на позициях сидеть одному в темной избе.

Ну да завтра, непременно завтра… с тем Колька и заснул.

Утро пришло жаркое, веселое, праздничное.

С позиций не возвращались. Прибегал только запыхавшийся Ивашка, рассказывал, что сидят в резерве в болоте, подмокли сильно, но потерь нет, велено кухням в полдень подъехать к лесу, чтобы людей голодом не морить.

Принесли потом четырех раненых, незнакомых, из чужого полка. Они охали сильно и стонали.

Старый фельдшер Игнатыч на деревянной колтушке им перевязки делал, ворча и покуривая трубочку, Кольку заставил за водой бегать и бинты держать.

Страшно было смотреть, как большие бородатые мужики кричат криком и слезы бегут по почерневшим лицам.

Еще никогда Колька такого не видел, а Игнатыч покуривает свою трубочку и покрикивает на Кольку.

— Ну, шевелись скорей.

Едва выбрался Колька.

Наконец кашевары засобирались, лениво, едва, едва двигаясь, стали запрягать лошадей, складывать хлеб в мешки.

Колька и Мотька около них вертелись, помогали — только бы скорей собрались.

Двинулись наконец, задребезжали по колдобинам кухни.

Выбрались в поле, тихо так было кругом все и весело, будто ехали на покос или на базар. В зеленой траве цветы краснели и голубели, желтые бабочки кружились. Колька никогда еще не видел такой благодати. Мотька же хмурил брови и все будто к чему-то прислушивался.

Вдруг тонко звякнуло, будто в стекло камнем кто ударил.

Обозники засуетились, забеспокоились, а Колька не мог понять, чего это они.

Еще, еще раз пчелка прожужжала так ласково, весело, одна лошадь забилась, вздыбилась вместе с кухней, в канаву шарахнулась.

— Тпру, тпру, — закричали обозники не своим голосом, замахали руками, будто пчел невидимых отгоняли, а пчелки жужжали все чаще, чаще.

Лошадь колени согнула, грохнулась, кухню перевернула.

— Готово, — сказал Мотька, — это по нас пуляют, ляхи проклятые.

Обозники лошадей под уздцы схватили и прямо по полю бежать в сторону, по мягкой, высокой траве.

Колька и Мотька едва поспевали за ними, а пчелки догоняли, будто дразнили, жужжали — вот, вот сейчас ужалит, даже холодок но затылку пробегал.

В кустах задержались, не слышно больше пчелиных песенок. Стали судить да рядить, как дальше быть.

До болота еще с версту, по чистому полю, теперь уже заметили, не пропустят ни за что, всех перекалечат, с кухнями галопом не поскачешь. А голодом людей тоже морить не годится; уже скоро сутки сидят там в болоте.

— Хоть бы хлеб им доставить, а без варева обойдутся, — почесывая затылок раздумывал старший обозник дядя Пахом.

Но хлеб тяжелый, четыре мешка на себе дотащить трудно.

— Пустите нас. дяденька, на конях. Мы с Колькой доскачем, — загорелся Мотька.

Обозники, подумали, подумали, поскребли затылки и согласились — ехать никому не хотелось, а мальчишки бойкие — доскачут.

Выпрягли двух коней получше, мешки по бокам привязали.

Мотька сам вскочил, затанцевал, закрутился на сером мерине.

Колька никогда в жизни на коня не садился, но сознаться стыдно, подсадили его, уцепился за гриву.

Мотька удальски присвистнул, цокнул, поводьями дернул и поскакал по траве к дороге. Колька даже глаза закрыл и крепче вцепился, кобыла его за Мотькиным мерином рысью в развалку пошла.

Зажужжали опять, запели невидимые пчелки.

— Нагибайся ниже, — крикнул Мотька.

Заржала кобыла, дрожит, Колька руками и ногами ее крепко сжимает.

Выбрались на дорогу и поскакали, только в глазах зарябило от солнца, цветов в траве, а пчелки близко, близко у самого уха поют стеклянную песенку.

Ничего не думал, не боялся Колька, только держался крепче, да поводьями дергал, когда хотела кобыла свернуть куда-нибудь.

Никогда, казалось, не кончится эта дорога под жгучим солнцем, под пение ласковых, коварных пчелок.

Рубаха прилипла к телу, взмылилась белой пеной кобыла.

Когда Колька, пригибаясь к ее шее, заглядывал ей в глаза, встречал ее взгляд тревожный, умный, будто человеческий.

Вдруг потемнело, сырой прохладой пахнуло. Кричал что-то весело Мотька.

Доскакали до леса, ехали по узкой лесной тропке, миновала опасность, замолкли пчелки, лошадей пустили шагом, сами выпрямились, болела спина и ноги ныли, но так радостно, так счастливо билось сердце.