Юлия Кузнецова - Первая работа. Возвращение

– Может, лучше лицом ко мне? – засомневалась я.

– Нет, ему вперёд смотреть интереснее!

Брат косился на папу с недоверием, но, когда смог уцепиться обеими руками за твёрдую «спинку» рюкзака и даже немного её погрызть, успокоился.

– Тяжёлый?

– Ни капли!

– Оп, – сказал папа, снова усаживаясь на корточки перед сумкой, – а еда сюда как попала?

Он вытащил прозрачную коробку. Пончики! Мои любимые, обсыпанные сахарной пудрой, как чуррос на далёкой горе Тибидабо. Мама забыла купить их первого сентября и решила наверстать упущенное первого мая… Как здорово!

– Знаешь, пап, – прошептала я, неловко наклоняясь из-за Мишки, свисавшего с меня, как коала с дерева, – лучше спрячь коробку обратно. Это не еда. Это сюрприз.

Мама уже где-то раздобыла тряпки, чистящие средства и железное ведро. Пробегая мимо нас с папой и Мишкой, она остановилась и замерла.

– Неправильно застегнули? – предположила я.

– Шапку Мишке забыли надеть? – догадался папа.

– Нет, – рассеянно ответила мама, не сводя с нас внимательного взгляда, – нет… Коль… посмотри… какие у нас красивые дети!

– Ну, допустим, парню красавцем быть необязательно, – пожал плечами папа. – А Маруся – да. Невеста.

– Пап, какая ещё невеста!

Мама покачала ведром и тихо сказала:

– Дети… Двое. Похожие! Родные. Чудо, правда, Коль?

– Это да, – подтвердил папа, – это безо всякого сомнения. Ирина Игоревна, как будет «счастье» на языке маори?

Сначала мы шли по дороге к магазину, потом свернули у церкви, перебрались через мостик и, поднявшись на холм, выбрались на ромашковое поле.

То есть на самом деле поле было тёмным, как кофе. Лишь кое-где пробивалась на свет первая трава. Ромашки дремали под землей в ожидании солнца. Эта мысль завораживала: мы стоим на краю огромной равнины, а под нашими ногами дремлют тысячи, нет, миллионы ромашек. Мне даже показалось, я слышу их шёпот. Подожди… подожди…

Над головой носились и сталкивались с жужжанием огромные майские жуки. Мы подошли к бревну, которое разлеглось посреди поля. Я застелила его пледом и села, переводя дух.

Шёпот подземных ромашек усиливался. Я расстегнула рюкзак и положила Мишку на колени. Он молча сосал кулак и следил за жуками. Мишка был неплохим компаньоном для путешествий: не задавал лишних вопросов, давал подумать. А может, он молчал, потому что тоже слышал шёпот ромашек.

Я погладила его по голове и стала размышлять о маме. В последнее время мы с ней продолжали спорить по пустякам, но в целом у нас всё стало получше. Как после землетрясения, когда упавшие предметы возвращают на место. Они не стоят точно так же там же, где раньше. А всё-таки… Всё-таки уже не валяются на полу.

В Испанию я в этом году не поеду. Накопленных денег хватает только на билет. Я бы, конечно, съездила на пару недель после экзаменов… Только жить мне негде. Да и приглашение никто прислать не может.

Похоже, это лето заполнят экзамены. Роза Васильевна как-то сказала мне, когда я снова заскочила к ним на чай: «Вот когда ты поймёшь, что ничегошеньки не помнишь, ни одной мысли умной, – значит, готова». Я тогда посмеялась, как это, мол, ни одной умной мысли? Да я нафарширована ими, как голубцы – рисом. Сейчас я не вспомнила бы ни героев «Мёртвых душ», ни когда Тютчев написал стихотворение «Silentium». Наверное, это значит, что я готова к экзамену. Не знаю. О поступлении не думалось. После разговора с Жёлтой Футболкой в «Кубике Рубика» в моей голове засела одна важная мысль, которую нужно было очень тщательно обмозговать. Если у меня есть способности обращаться правильно с детьми, тогда, может, я… Стоп. Сначала ЕГЭ. Как ни крути. Распределительную шляпу всё же было необходимо примерить.

Мишка зевнул, вытащил кулак изо рта и прикрыл глаза. Я покачала коленями вправо-влево и впервые подумала, что, может, и хорошо, что в последние месяцы я не преподавала. Если провалю экзамены, работу в этом уж точно обвинить не получится.

Мишка долго щурился, щурился на солнце и уснул.

А я всё думала, думала… То о папе, то о Ромке, то о Кате с Гусей, то о Розе Васильевне. Вспоминала Хорхе, Любомира, Марину, Бенисьо. Воспоминания проклёвывались в моей голове, как ромашки, и выходило, что моя память – это огромное поле. А я – в серединке этого поля и связана, словно подземными корнями, со всеми, кого я люблю. Корни переплетались, крутились, иногда изгибались так, что было больно, а иногда бежали под землёй ровно и радостно. Мишка посапывал тихо, и всё поле погрузилось вместе с ним в нежный младенческий сон.