Наш командир вызывал желающих летать. Их находилось много. Ребята всегда и везде откликались тотчас и дружно:
— Дяденька, возьми меня.
Командир обычно отвечал им:
— Вы, ребята, молодые. Вы еще успеете полетать, у вас вся жизнь впереди. А вот не найдется ли кто постарше вас? Вот не хотят ли старички полетать? Им, может быть, летать не придется.
А старики мялись, трусили.
— Где же нам? Костей, пожалуй, не соберешь.
И вот в одном селе мы долго не могли найти, кто бы из стариков согласился полетать. Вдруг из толпы к самолету протиснулась худенькая старушка в рваной шубейке, беззубая, с клюкой.
— Не возьмешь ли меня, батюшка?
— Садись, бабушка.
Толпа ахнула, густо захохотала.
— Куда тебе, Калиновна! Ты там умрешь со страху! Иль упадешь, так и костей не соберешь! — кричали из толпы.
— Не умру, не упаду. А упаду, кости-то схоронят. Что там!
И, с трудом карабкаясь, залезла на крыло самолета и забралась в каюту. Она крестилась, когда самолет полетел. Толпа на берегу хохотала. Самолет долго летал над селом, над лесом, над рекой. Когда он сел, толпа плотно сгрудилась к самому берегу, чтобы видеть, как бабка Калиновна будет вылезать из самолета. Вылезла Калиновна из каюты, встала на крыле, и вот видят все — улыбается, смеется Калиновна от радости.
Всю-то жизнь рассказывала сказку про ковер-самолет да про Конька-Горбунка, сама думала: небылица то. Ныне сама летала, поверила…
Толпа подхватила старуху на руки, вынесла на обрыв.
Мы узнали, что бабка Калиновна — сказительница сказок.
— Рассказывает — заслушаешься. Старинные сказки знает, — говорили нам крестьяне.
Мы решили устроить вечер сказок.
В местной школе битком набилось народу. Бабка Калиновна пришла принаряженная: в красивом старинном, хоть и ветхом сарафане, в старинной «сорочке» — так зовут здесь головной убор; пришла такая праздничная. Она все улыбалась, и ее единственный зуб поблескивал в старческом рту.
Она нараспев сказала нам сказку про ковер-самолет:
«Выше леса стоячего,
чуть пониже облака ходячего,
в небесьи голубом
несется ковер-самолет…»
И еще про Конька-Горбунка:
Только, братцы, я узнал,
что конек-то наш взлетал,
где (я слышал стороною)
небо сходится с землею,
где крестьянки лен прядут,
прялки на небо кладут…
Наш Иван с землей простился
и под небом очутился,
и летел он, будто князь,
шапка набок, подбодрясь.
Такие чудесные сказки! А слушатели кричали ей:
— И про медведя скажи небывальщину!
Бабушка запела:
Старину спою да стародавнюю…
И все сразу подхватили припев, смеясь:
Небылица в лицах,
небывальщина,
да небывальщина,
да неслыхальщина.
И опять бабушка одна:
На горе корову белка лаяла,
ноги растопыря, глаза выпуча,
как овца в гнезде на яйце сидит,
по поднебесью сер медведь летит.
Он ушками, лапками помахивает,
он черным хвостом потряхивает…
И после каждой строчки толпа дружно подхватывала припев: «Небылица в лицах…»
И когда кончили петь, выступил наш командир:
— А теперь, граждане, я вам расскажу о нашем ковре-самолете, о нашем Коньке-Горбунке. Вы его сами видели, вот он стоит на реке под обрывом. Вековая сказка, о которой вам говорила бабушка, стала явью. Гордый человек победил воздух. Не сразу ему далась победа. Тысячи лет он стремился к ней, много сильных и смелых людей погибло в борьбе с воздушной стихией. Теперь человек летает.
…Летать по воздуху безопаснее, чем ездить по железной дороге. Крушения самолетов становятся все реже и реже. И скоро будут почти невозможны.
…Наш самолет поднимает только шесть человек. А уже построены самолеты, поднимающие по двадцать-тридцать человек, построят и еще больше. Нашей великой советской стране нужны такие самолеты. Они с неслыханной быстротой переносят людей из страны в страну, из одной части света в другую. Самолету везде дорога. Ему не надо ни шпал, ни рельс, ни сторожей, которые флажками и фонарями указывали бы ему дорогу.
…Я живу летом в деревне под Москвой. По понедельникам и пятницам из Германии над нашей деревней пролетает аэроплан. Ровно в семь часов вечера, не опаздывая. Пусть ветер, дождь, туман — в семь часов аэроплан летит. В деревне частенько говорят: «Летит. Семь часов. Сейчас стадо пригонят». Как, бывало, определяли время по поезду. «Вечерний поезд прошел — значит, семь часов…»
Читать дальше