Дмитрий Ищенко - В поисках мальчишеского бога

Бывает же такое! Я совершенно забыл про карманный фонарик!

Отец выдал мне его несколько дней назад — так, на всякий случай. И вот он появился в моей руке именно в тот момент, когда был по-настоящему нужен. После такого открытия не пойти по корабельному коридору я уже не мог.

Я сделал несколько шагов в темноте. Постепенно глаза привыкли к скудному свету. Фонаря хватало, чтобы освещать пару метров перед собой. Время от времени луч вырывал из небытия куски обшивки, пустой пожарный щит без единого инструмента, таблички на корабельных каютах, вентиляционные решётки.

Случайно я остановился у доски приказов. Просто чтобы оглядеться. И машинально стал разбирать то, что ещё можно было прочесть.

Полуистлевшие листы с напечатанными на машинке буквами висели в прозрачных пластиковых карманах. То есть, для того чтобы поменять бумагу, её надо было просто вытащить сверху, а на это место вставить новую. Потом эти приказы стали никому не нужны. И бумагу менять перестали.

Через потёртый пластик, освещаемый слабым светом фонаря, я попытался прочитать то, что осталось в одном из карманов. «Приказ № 17 от какого-то июня…» Разобрать дату и год уже было невозможно. Цифры истлели вместе с прошедшим временем. Но если июнь, то это где-то в эти же дни, только много-много лет назад. Может, даже десятилетий.

Читаю дальше: «Объявить благодарность… В связи с днём рождения… Старшему радисту…» Фамилию можно было разве что угадать… Кажется, Иванов, а может быть, Иванцов. Или вообще что-то совсем другое. Разве разглядишь в такой темноте? Да и не очень-то удобно вчитываться в старые приказы, когда стоишь посреди тёмного коридора без единого окна на полузатопленном судне.

Я задумался об этом человеке, фамилию которого не смог толком разобрать. Кто он? Какую благодарность ему объявили по случаю дня рождения? Этого уже не выяснить никогда. Но получается, что этот приказ был одним из последних, изданных при жизни судна. Хотя бумагу могли забыть на доске приказов задолго до того, как корабль сел на мель.

Можно было ещё долго стоять и накручивать эти рассуждения. Но страх не отпускал. Я даже поймал себя на мысли, что половина меня увлечённо размышляет про неизвестного мне Иванова, а другая дрожит, как кустик брусники посреди арктической тундры, от чувства опасности, исходившего из внутренностей заброшенного судна.

Этот хрупкий баланс был разбит в одно мгновение. Гул прокатился по всему корпусу, перекатываясь эхом по коридорам, каютам, отталкиваясь от переборок и трапов. Ужас затопил меня от пяток до макушки, когда начавшийся прилив сдвинул казавшееся мёртвым судно. Один толчок, другой, и вот уже гигантское тело начало наливаться силой, порождавшей надежду на избавление от плена. Мне показалось, что даже сейчас корабль боролся за жизнь, не желая мириться со своей участью, искал путь в море, для которого был создан.

Тут же из глубины коридора что-то тёмное с визгом кинулось мне под ноги. Сердце рвануло одновременно и в пятки, и к горлу, а волосы встали дыбом. Не исключено, что в таком виде я сам мог испугать кого угодно, если бы этот кто-то увидел меня. Колени подогнулись. Руки задрожали. А вместе с ними — фонарь.

Упавший к моим ногам, он не только заставил разбежаться корабельных крыс, но и вывел меня из оцепенения.

Я сообразил, что должен быстро выбраться на воздух. Ведь неизвестно, как поведёт себя старый корабль, потревоженный мной. Можно было пойти назад, но мне показалось, что это будет похоже на поражение. И, вместо того чтобы вернуться на палубу, с которой началось моё путешествие, я взял первую подвернувшуюся железяку, поправил спасительный фонарь и решительно зашагал прямо по коридору.

Удивительное дело: поняв суть происходящего, я перестал бояться. Сердце вернулось в своё привычное положение. Ватные ноги почувствовали под собой твёрдую опору, пусть она и была старой палубой. Сознание неожиданно рационально диктовало, что и как делать.

Я шёл вперёд. Из-под ног с визгом разбегались крысы. Вот кто до последнего не покидает корабли. Им даже лучше, когда все уходят и они становятся полноправными хозяевами. Чего удивляться, что их разозлило вторжение чужака.

У меня появилось странное чувство, будто я смогу спасти гибнущее судно, если доберусь куда-то туда, где находится его центр, смогу ему помочь вновь поверить в свои силы, показать, что мы с ним заодно и я не дам этим крысам безнаказанно выгрызать его внутренности. Может, своим движением корабль как раз и давал понять, что он слышит и понимает меня?