Дмитрий Ищенко - В поисках мальчишеского бога

— Тут что-то про самолёт… Похоже, английский, наверное, времён войны… Вот даты… «Харрикейны»… Технические данные…

— Ну, точно! — воскликнул человек. — Я так и думал. Не зря сюда приезжали из их посольства — к могилам двух лётчиков. Вон там, за сопками, у побережья. Их в пятидесятые нашли. Наши похоронили. Тогда холодная война была и всякое такое. Сейчас, конечно, тоже не всё просто, но из консульства приезжали. Говорят, родственников найдут и уже с ними приедут…

Он сделал паузу, встал и посмотрел по сторонам:

— Все люди тянутся к родным могилам. Даже англичане. Это тоже жизнь…

Он помолчал, а потом засмеялся:

— А я, когда они приехали, подумал, что англичане тут обоснуются и надо будет уходить! Мало ли чего запретят… Скажут, что браконьерам здесь не место…

— А вы браконьер?! — удивился я.

— Ну, не то чтобы совсем… Знаешь, с нашими законами пока разберёшься, волей-неволей браконьером окажешься!

После паузы он перешёл в наступление:

— Вот как ты думаешь, чья это земля, эти дома?

— Не знаю. Народная.

— Согласен. А выглядит как ничейная. Лет десять здесь никого не было. Столько всего пропало. Мы хоть что-то сохранили… И вообще, жить всем надо.

— Так я же ничего и не говорю…

Парень махнул рукой:

— Да я понимаю… Надо будет англичанам написать, что табличку ихнюю нашёл. Может, пригодится. Поможешь, если что?

Я улыбнулся и кивнул.

Мы отошли в сторону от домов. Человек развёл костёр, установил над ним котелок и как-то очень быстро и ловко вскипятил чай с листьями брусники и морошки, и мы пили его, глядя на сопки и озеро. Разрушенные дома были у нас за спиной и картину не портили.

— Ну, чего у тебя интересного? — спросил он.

Не очень-то понятно, как отвечать на такой вопрос, и я пожал плечами:

— Вот день рождения скоро, а как отмечать, непонятно. Как-то всё чересчур непривычно, никого здесь не знаю.

— Ну, во-первых, ещё узнаешь, а во-вторых, может, это и хорошо? Если необычно, значит, запомнишь. Ты ведь тут, считай, сам себе хозяин. Что ещё нужно: ты и такие просторы — друзья от зависти лопнут!

— А ваши друзья вам завидуют? — спросил я.

— Они и не знают, что я здесь. Да и не до меня им вовсе. И вообще, меня как бы нигде нет, — ответил он.

— То есть как?

— Ну, нет меня. Совсем нет.

Я помотал головой:

— Так не бывает.

— Бывает, — усмехнулся браконьер. — Чего только не бывает! Я из той жизни ушёл, выпал, меня там нет. А здесь можно и не заметить таких, как я.

— А вас таких много?

Он неопределённо пожал плечами:

— Хватает…

— А вы не хотите вернуться назад, на Большую землю?

— Уже нет. Меня там ничего не держит… — Он замолчал, словно проверяя свои слова, а потом повторил. — Ничего.

Он протянул мне тарелку, на которой лежали крабовые клешни.

— Вот их и ловим. Не могу сказать, что это стопроцентно законно, но здесь все свои.

— А если увидят?

— Не волнуйся, не увидят.

— Но это, наверное, не очень правильно?

— Согласен, неправильно. Но так сложилось. Когда мы не можем изменить какие-то правила, надо к ним подстраиваться, искать варианты… Это закон жизни. Ты ведь, наверное, тоже так?

— Я как-то не задумывался… Просто живу… По привычке…

— Но потом тебе всё равно придётся обустраивать свой мир: где-то зарабатывать, содержать семью, растить детей…

— А у вас дети есть?

Он поморщился:

— Есть, но далеко… Остались с женой, когда я на заработки уехал. А потом оказалось, что возвращаться уже некуда… Так тоже бывает… С любимыми надо быть рядом. Всегда.

Мы помолчали, прихлёбывая брусничный чай. Наконец он произнёс:

— Ладно, давай закругляться, пойдём по домам. Тебя уже, наверное, отец ждёт…

Я кивнул.

— Не забудь своего зайца…

Когда я уходил, он окликнул меня:

— И знаешь, обращайся ко мне на «ты».

— Спасибо! — крикнул я. — А как вас зовут?

— Степан!

— А я Ваня!

— Приятно было… — крикнул он, уже повернувшись ко мне спиной.

— И мне! Я, когда напишу по-английски, приду!

— Договорились!

А зайца я принёс домой. Немного постирал, высушил у печки и посадил на стол, рядом со своей кроватью. Я смотрел на него и в который раз удивлялся, как он выжил здесь в одиночестве, забытый кем-то, казалось бы, навсегда.