Федор Каманин - Золотой рубин. Хрустальная ваза

Шульц делает свое дело на столе, а Сенька сидит под столом и прислушивается к тому, что на столе делается…

Сенька не только шевельнуться - дыхнуть как следует боится, он весь в слух превратился. Он слышит, как булькает жидкость из бутылей в посудину, как сопит Шульц.

«Так, - думает Сенька. - Это, значит, он водку эту самую царскую сейчас составляет, а потом станет монеты туда опускать. Надо только мне теперь хорошенько считать, со счету не сбиться, как тот раз, узнать, сколько он туда будет кидать их».

Но, к удивлению Сеньки, сегодня почему-то не слышно, как Шульц опускает золотые монеты в посудину с царской водкой, а что-то делает другое, а что - не понять.

«Что ж он делает-то там сегодня?» - недоумевает Сенька и начинает потихоньку высовывать голову из-под стола.

И Сенька видит, что Шульц устанавливает на столе какие-то маленькие весы, ну совсем крошечные, тарелочки меньше блюдечка чайного. На одну тарелочку Шульц ставит малюсенькие гиречки, а на другую сыплет из бумажного пакетика золотой песок. И так осторожно сыплет, боится просыпать хоть бы песчинку одну.

«Ах, вот оно что! - догадался Сенька. - Сегодня ему дали не монеты, а песок золотой. Так… Теперь мне, значит, надо углядеть, какие он гирьки положил на ту тарелку весов».

Но вот это-то ему подглядеть и не с руки. Тарелка весов, на которую Шульц гирьки положил, пришлась как раз не к тому краю стола, из-под которого осторожно выглядывал Сенька, а к середине стола. Сеньке было бы подождать, когда Шульц кончит взвешивание и начнет снимать с тарелки гирьки, но он об этом не догадался, а решил еще побольше высунуть нос из-под стола, авось тогда ему будет видно все.

А в коридоре Данила Петрович с замирающим сердцем прислушивался к тому, что происходило в лаборатории Шульца. Что Сенька тоже находился там, в этом у Данилы Петровича сейчас не было и сомнения. Где же ему и быть, как не там?

И тут в лаборатории раздался дикий рев. Словно туда забрался матерый медведь и его там вместо меда угостили царской водкой. Это, конечно, взревел Генрих Иоганн Шульц, углядевший Сеньку под столом.

- Ах ты, паршивый свинья! - орет Шульц. - Твой подглядайт за мной, да? Маленький свинья ты! Мой твой сей минут будет убивайт!

«Господи ты боже мой, да он и в самом деле как бы не укокошил его там, - ужаснулся Данила Петрович. - Ишь какой разбойник, ему человека убить раз плюнуть!»

И Данила Петрович начал колотить в дверь что есть мочи. Дверь открылась, и Шульц вышвырнул за ухо из лаборатории Сеньку.

- Получайт свой маленький свинья! - орет Шульц на Данилу Петровича. - И больше его нога не ступайт порог мой лабораторий, твой будет мешайт шихту один всегда!

А Сенька, отскочив от Шульца подальше, смотрел на него злобно, потирал горевшее, словно в огне, ухо и шептал себе под нос:

- Все равно ты не упрячешься от меня! Все равно я все вызнаю.

Но этих его слов не только Шульц, а даже Данила Петрович не слыхал. Шульц впустил в лабораторию только одного Данилу Петровича, а Сенька остался в коридоре.

«Ну что ж, авось в другой раз мне и повезет. Москва не сразу строилась, говорят старики», - утешал Сенька сам себя.

А как ему может повезти в другой раз, на что ему надеяться, он и сам не знал.

Вышли из лаборатории Шульц и Данила Петрович и направились в составную. Данила Петрович нес одно ведро с шихтой, Сенька другое, а Шульц опять шествовал барином. На Сеньку Шульц старался не смотреть: он его возненавидел на всю жизнь.

«Проклятый мальчишка! Нехороший мальчишка! Такой маленький сам и такой уже большой жулик, а? Такого надо убивать!» - ворчал про себя Шульц.

«Толстая твоя морда, неуклюжий ты боров, дурак! - думал про Шульца, в свою очередь, Сенька. - Как надрал ухо, что и сейчас все еще горит. Одолел, хватило силы? И лапища-то как у медведя какого, словно клещами сцапал. Самого бы тебя так схватить, чтоб ты знал, каково это бывает».

- Зачем ты остался в лаборатории? - тихо спрашивает Сеньку Данила Петрович.

- Думал, разузнаю, подгляжу, - отвечает Сенька отцу.

- Тебе все неймется. Тебе мало того оказалось, что он шишку на лоб тебе присадил? Больше не смей такого учинять, - строго говорит ему Данила Петрович.

- Ладно, не буду, - буркнул Сенька в ответ.

Генерал Мальцев никогда ничего не забывал. И хотя первые две недели великого поста у него, как и всегда, прошли в делах главного завода, Людиновского, - там об эту пору надо было отправлять пароходы, сделанные для Волги и Днепра, - но все же он не забывал и другие свои заводы. Ну, а уж дела на Дятьковской хрустальной, которая у него прямо-таки под боком, и подавно он не мог забыть. И, конечно, ему нет-нет да и приходил на ум Шульц со своими помощниками, Данилой Петровичем и Сенькою. Надо как-нибудь опять вызвать этого Грачева и выяснить, как подвигается у него дело с раскрытием секрета золотого рубина. Ежели дело движется медленно, то не мешает снова слегка припугнуть его, чтоб он пошевеливался.