Нина Дашевская: Второй

– Что я! Разве я… Это всё Абрахам со своим волнометром. И Матрос. Ведь это Матрос! Он добежал до цирка, сказал, чтобы спасали животных. И потом поймал чужую лодку, и бросился в рыбацкий посёлок. Тот, что на самом берегу, где маленькие домики. Он один вывез оттуда четырнадцать человек! А ты говоришь, я… Я просто сидел на колокольне и смотрел.

– Поверили бы там, в цирке, твоему Матросу, если бы не ударил колокол… Ну и звери выли, чувствовали. Знаешь, это было удивительное зрелище. Животных вывели из клеток на арену, и они стояли все вместе, и никто не тронул другого. И когда вода пошла на манеж, обезьяны забрались на верхние ряды. А слониха Джеральдина так и стояла по колено в воде. И она взяла хоботом меня и посадила к себе на голову. И Бартоломео тоже. И Аристотеля. Она нас спасала, как могла. А потом вода ушла.

…Я представляю эту картину и улыбаюсь.

– Ладно, – встряхивает головой Тео. Тонкий и маленький, как мальчишка. Лёгкий, как горсточка нута. Канат почти не прогибается под ним, не чувствует его веса. – Ладно, мне нужно идти.

– Ну и иди, – говорю я. – Иди-иди! Я даже смотреть не буду.

Ещё чего – смотреть, как он идёт над площадью без страховки. У меня сердце остановится. Я-то знаю, какой там ветер.

Он встаёт на подоконник, открывает окно. В комнату врывается шум толпы.

– Тео! Теодор Юлиус, давай! – кричат снизу.

– Знаешь, Доминик, – говорит он вдруг. – Иногда там, на проволоке, самое безопасное место в мире.

Он хватается за трос и через секунду уже стоит на нём. Раскидывает руки, вытягивается в струну. И идёт. И ему не страшно. Я знаю, что нет.

Конечно, я смотрю. Не замечаю, что прокусил губу до крови. Хотя я точно знаю, что он пройдёт. У Теодора Юлиуса Штрохольма нет выбора. Только идти вперёд. Он же должен дать людям надежду.

Главное – не моргать. Это теперь самое главное.