Иван Бауков - Юность моего друга

«Дорогой мой!

Я уже собралась с Машей идти за билетом, собрала вещи, хотела ехать к тебе и узнать, в чем дело. Но мама отговорила. Она говорит, что к тебе за это время могла приехать какая-нибудь девушка и потому ты забыл меня. Дорогой мой! Разве это возможно? Мама говорит, что девушки бывают очень нехорошие. Что все мужчины в отсутствие любимой могут пойти на все. И я раздумала ехать к тебе.

Андрей! Если это и так — все равно напиши мне. Напиши, и я приеду. Я тебе прощу все. Я люблю тебя по-прежнему. Я знаю, что к тебе ничего плохого не пристанет. Будет больно только мне одной. О, как я тебе верила!

Напиши! Я больше писать не буду.

«Здравствуйте, Андрей!

Извините, что вмешиваюсь в вашу жизнь. Но я вынуждена написать вам несколько слов, потому что речь идет о моем лучшем друге: я имею в виду Любу. Вы даже не представляете себе, в каком она сейчас состоянии. Она почти ничего не ест. Я пишу еще и потому, что она много хорошего рассказывала о вас. И я тоже верю, что вы хороший человек и напишете мне причину вашего молчания. Напишите мне хотя бы два слова. Почему вы изменили к ней свое отношение? Люба про это письмо ничего не знает.

И на эти письма ответа не было. В больших синих глазах Любы затаилась обида, и, несмотря на то, что эта обида была спрятана где-то далеко в глубине глаз, все равно она была видна каждому, кто замечал Любин взгляд хотя бы случайно. Рассудок подсказывал Любе, что писем от Андрея не будет, но сердце ни на минуту не переставало ждать. И мать и Мария не раз пытались убедить Любу, что этого человека надо выбросить из головы. Но Люба никак не могла с ними согласиться. Она придумывала сотни уважительных причин, которые могли бы оправдать его молчание, но ни одна из этих причин не казалась убедительной. В ее жизни это была первая незаслуженная обида, а как известно, с первой обидой тяжело примириться, не повидав человека, который нанес эту обиду.

Время шло медленно-медленно. Лето не хотело расставаться с июлем. Неотвязная мысль: «Что же могло случиться?..» — преследовала Любу.

Каждый новый день был так похож на вчерашний, что хотелось убежать куда-то далеко-далеко — и от Марии, и от сожалеющих взглядов мамы, и от этого неприятно-беззаботного смеха и крика молодежи, с утра до вечера пропадающей на берегах полудремлющего Донца. В первых числах августа, когда Люба уже почти привыкла равнодушно пропускать мимо себя почтальоншу, та вдруг окликнула ее. Все еще не веря своему счастью, Люба взяла письмо, увидела на конверте чужой почерк и, напрягая всю свою волю, чтобы не расплакаться, вскрыла письмо. В письме было всего несколько строк:

«Люба! Если вы настоящий друг Андрею, приезжайте срочно к нему. Андрея исключили из комсомола. Он очень одинок сейчас. Приезжайте. Подробности узнаете здесь.

Не чувствуя под собой земли, Люба побежала домой. Она снова была счастлива. Только теперь ей стало понятно, почему она не поехала к Андрею в первые же дни его молчания: она боялась встречи и объяснений с другой. Чувство ревности душило ее, мешало ей сделать решительный шаг. Только теперь она поняла, что ее слова — «я все прощу» — были неправдой.

Прошел месяц.

Письма из прокуратуры все не было. Родным Андрей ничего о случившемся не писал, чтобы они напрасно не волновались. Он также не хотел, чтобы у Самохина был повод злорадствовать.

В общежитии к Андрею относились по-прежнему хорошо, но он уже сам невольно сторонился каждого. Отсутствие ответа из прокуратуры словно оправдывало совесть Андрея перед Любой, которой он так и не послал ни одного письма. Андрею казалось, что если она узнает о его беде, любовь их будет омрачена на всю жизнь. А он так не хотел, чтобы их любовь была чем-то запятнана, испорчена: ведь это все, что у него теперь осталось!

Чтобы успешнее шла работа над дипломным проектом, он уходил в свободную аудиторию и там засиживался до позднего вечера. Теперь он хотел только одного: во что бы то ни стало защитить диплом на «отлично». Диплом сейчас для него был и пропуском в будущее и тем оправдательным документом, по которому вернут ему любимого человека.

Он, конечно, поступал жестоко, не отвечая на Любины письма. Но разве он был виноват в том, что жизнь так несправедливо отвернулась от него? Он твердо знал, что справедливость восторжествует, но на его глазах столько раз торжествовала несправедливость, что были моменты, когда ему хотелось выйти на улицу и закричать: «Люди, остановитесь! Скажите, кто в этом виноват?!»