Эсфирь Цюрупа - Теплый берег

Не было автобуса. Шли, шли. Вяч опять сказал:

— Ладно, уж если не автобус, так хоть что-нибудь.

— Вякай, вякай, Вяч, может, вывякаешь «Жигуленка».

Замолчали. Уже и язык устал ворочаться.

Поморосило и кончило. Ноги гудели, гудели и перестали. Шагали и шагали как заведенные.

— Совсем ничего не чувствуют, — сказал Вяч. — Еще отвалятся.

Дошли до автобусной остановки. Сколько уж они миновали таких павильончиков с наклонным козырьком вместо крыши. У входа валялись камни и ветки, нанесенные водой с горы, но внутри было сухо. Висел красивый плакат, уговаривал ездить в комфортабельных автобусах. Был нарисован голубой экспресс и улыбающиеся от счастья пассажиры.

Щен как вошел на сухое место, так повалился на бок и уснул. А мальчики с ходу плюхнулись на скамейку. На ней чернильным карандашом была написана задача на сложение: «А + П = любовь», и нарисовано лиловое сердце, пронзенное стрелой. Сейчас было совершенно не до любви. Вяч сел прямо на сердце.

— Заправимся? — спросил он.

Съели по куску хлеба. Щену тоже дали. Остаток Лесь сунул в рюкзак, хотя Вяч посылал вдогонку жалостливые взгляды.

И опять шли. Опять моросило и перестало. Не было ни одной машины. Только шумела вода в кювете. Щен поднял заднюю левую возле дорожного указателя. Цифра сообщила мальчикам, что они прошли уже восемь километров.

— Уж хоть не «Жигули», хоть какой-нибудь грузовик, — дрожащим голосом попросил Вяч. «Или уж тогда лучше вернуться», — подумал он, однако сказать вслух не решился.

И тут они услышали издали, как машина на первой скорости лезет в гору, натужно гудя мотором.

Мальчики бросились к краю дороги, подняли руки. Щена Лесь зажал ногами, чтоб не попал под колеса.

Грузовик показался из-за поворота — тупоносый, зеленый, с зарешеченными фарами и красным флажком сбоку на радиаторе.

— Военный!

Они стали махать руками и кричать. Грузовик шел мимо. За высокими бортами сидели солдаты в пилотках. Они все, как один, обернулись и смотрели на мальчишек — толстого и тонкого, — которые орали и прыгали.

Взвизгнули тормоза. Грузовик затормозил так резко, что присел на задние шины и чуть не встал на дыбы. Мальчишки побежали к машине.

Из кабины выпрыгнул младший лейтенант со светлыми усиками.

— Почему одни на шоссе? Откуда и куда?

Наперебой рассказали, откуда и куда. Все сказали точно, только Вяч прибавил одну неправду, короткую:

— Нас на Ладонь-горе ждут. Родственники! Его мама. И наш дед!

Ждут! А Лесь его не поправил, а даже кивнул.

— Что ж, ваши родственники не знают, что автобусные рейсы отменены до особого распоряжения? Проезд по верхнему шоссе закрыт. Что с вами делать?

Он пошевелил усиками и в раздумье потянул себя за ухо, как Лесь у доски в классе. Он был еще совсем молодой, этот младший лейтенант.

А шофер, высунувшись из кабины, разглядывал Щена.

— Посадка низкая, — сказал он. — Потому пузо мокрое. У импортных машин тоже посадка низкая, а у наших, отечественных, нормальная. Преимущество…

Младший лейтенант повернулся к нему:

— Можно их подкинуть до турбазы нижней дорогой. Там недалеко, дойдут лесом.

— А раз недалеко, — вмешался Вяч, — можно нас довезти до самой Ладонь-горы.

Солдаты в кузове засмеялись.

— Ну и нахал! — сказал младший лейтенант и схватил толстого мальчишку поперек тела.

Вяч и вякнуть не успел, как очутился в кузове. Тем же манером попал туда и Лесь, и вырывающийся Щен.

— Привет, товарищи солдаты! — бойко приветствовал Вяч и огляделся: — Где бы тут сесть?

— Привет, товарищ Нуинахал! — отчеканили солдаты. Они сделали очень серьезные лица, как будто отвечали генералу на смотру. Но глаза у них были озорные.

— Ну-ка повернись! — сказал один солдат и повернул Вяча за локоть.

— Повернись еще! — И другой солдат вертанул его.

— Ребята, он теперь у нас всех девчонок отобьет! — прибавил третий, и все покатились со смеху.

Оказывается, у Вяча на штанах отпечаталось сердце, пронзенное стрелой.

Лесь стал плевать на него и тереть. Но оно отпечаталось прекрасно и не желало сходить.

— Ладно, в море отстираете.

Солдаты усадили их рядом с собой. Грузовик тронулся, все качнулись, и сразу по правому борту двинулись назад неповоротливые бока гор, и дорожные столбы, и тоненькие кипарисы, высаженные на голых склонах. И сама длинная медленная дорога проворно побежала навстречу. Машина пропускала ее меж колес. А по левому борту поворачивались макушки деревьев, лес отступал вниз, к невидимому отсюда морю.