Павел Верещагин - Рецепт одной войны

– Что случилось? – спросил Жан-Жак, снимая шлем. Его лицо явно выражало недовольство.

– Где ты столько пропадал? – спросила Жюли. – Я уже полчаса тут торчу!

– У нас был тест по математике. А сейчас идет итоговая лаба по химии.

В его словах Жюли, наверное, должна была услышать укоризну. Но ей было не до этих тонкостей.

– Я взяла из папиного стола ключи от нашего загородного шале, – сказала она. – И хочу, чтобы мы с тобой сейчас туда поехали.

– Куда? – не понял Жан-Жак.

– О господи! В наш загородный домик в горах. Это недалеко. Полчаса езды.

Жан-Жак помолчал, переваривая услышанное. И чем яснее он понимал, о чем говорит Жюли, тем большее удивление проступало на его лице.

– Сейчас? – переспросил он.

– Сейчас!

Жан-Жак нахмурился.

– Но у меня через час зачет по литературе. А потом тренировка – послезавтра последний тур чемпионата. Я капитан, мне неудобно пропускать. А завтра нельзя?

Жюли закусила губу и отрицательно мотнула головой.

– Завтра нельзя! Я не смогу воровать ключи из папиного стола каждый день. Я хочу, чтобы мы поехали сейчас. И чтобы между нами всё было. Всё! Понимаешь? Всё! Поедем. Я тебя прошу!

Они лежали переплетенные и боялись расцепиться…

Комната Жюли в шале располагалась на втором этаже в мансарде. За узким окном от пола до потолка – балкончик, такой крохотный, что там помещался только ящик с цветами. За балкончиком – косо уходящий вниз горный склон, внизу поросший вековыми елями, наверху – скалистый и укрытый снегом. В наклоненном над кроватью потолке – мансардное окно, в которое заглядывают темные, почти черные еловые лапы. Повсюду глубокая, вечная, величественная тишина.

– Пора ехать, Жюли, – мягко сказал Жан-Жак. – Нас будут искать.

Жан-Жак прав, пора возвращаться домой. Мама уже три раза звонила – Жюли не ответила. Только написала: «Со мной всё в порядке. Скоро буду».

– Сейчас, сейчас. Еще минуточку… Еще только одну минуточку…

Первый раз – как прыжок с парашютом! Вдвоем, в обнимку. Глаза в глаза, дыхание в дыхание. Когда ничего не видишь и ничего не слышишь вокруг. Только ужас – ужас, смешанный с каким-то отчаянным восторгом. Но чувства – зрение, слух, осязание – стали при этом в тысячу раз сильнее!

А потом… Потом наступает незнакомый прежде покой. Потому что Жан-Жак… Он такой благодарный. И такой восхищенный…

– Теперь нас двое… Двое навсегда, – проговорила Жюли.

– Да, – подумав, ответил Жан-Жак.

Жюли поняла: многие очень важные вещи до мужчин доходят гораздо дольше, чем до женщин. Потому что женщины в главных вопросах жизни руководствуются сердцем. А мужчины любую мелочь хотят пропустить через голову.

– Твои руки – теперь не твои, – сказала она.

– Почему?

– Потому что теперь они – мои!

Палец Жюли заскользил по груди Жан-Жака, дополз до ключицы, повернул, пробежал по впадинке, обогнул плечо, вернулся на шею…

– Это всё теперь мое, – очень серьезно сказала она. – Да-да! Губы мои, ресницы, брови, родинка не щеке, – палец коснулся губ, ресниц, бровей и щеки. – Было твое, а теперь стало мое!

Рыжеватые волоски у него на запястьях… Несколько рыжеватых волосков на подбородке – будущая борода…

– А как же я? – улыбнулся Жан-Жак. – У меня на всё это теперь вообще нет прав?

Жюли покачала головой. Ей, может, и хотелось бы, чтобы у него вообще не было прав. Но это, конечно, было невозможно.

– Эти впадинки… Эти косточки на плечах… Ладно. Пусть будут наши общие, – разрешила она.

Его очки лежали на столике рядом с кроватью. И без очков лицо Жан-Жака выглядело совсем другим – более умным, более серьезным, более содержательным. И немного беззащитным. Хотелось прижать его к груди и не отпускать больше никогда!

– Какие у тебя трогательные пальчики на ноге, – вдруг заметил Жан-Жак. – Как сбившиеся друг к другу виноградины… Мой большой палец рядом с ними – как мухомор!

Жан-Жак рассмеялся своим словам. А Жюли – нет.

– Не говори так… Он очень, очень красивый! И теперь – мой…

Она вдруг нахмурилась:

– А что это за синяк такой на колене?

– С футбола. Бутсой заехали, – небрежно отозвался Жан-Жак.

Жюли покачала головой.

– Надо быть осторожнее. Ты совсем себя не бережешь! Обещай, что будешь бережно относиться к моему добру.

– Обещаю, – рассмеялся Жан-Жак.

Будь ее воля, она лежала бы так вечно…

Опять зазвонил телефон. На этот раз папа, и Жюли опять не стала отвечать. Жан-Жак свой телефон вообще оставил в куртке в прихожей.