Павел Верещагин - Рецепт одной войны

Смысл последней картинки дошел до Жюли не сразу. На переднем плане был нарисован развесистый куст сирени, за которым, по-видимому, происходило что-то бурное. Из-за куста во все стороны, как это принято в комиксах, разлетались вписанные в кудрявые облачка возгласы: «О! О! Еще! Чмок-чмок! Ах-х! О-о-о!» Вперемешку с возгласами летели вверх сброшенные бейсболки и бабочки. Покачивался на верхней ветке сорванный с зайчихи бант…

Жюли свернула газету и бросила ее на подоконник. Какой-то малявка, приблизившись, заглянул ей в лицо, почему-то показал язык и захохотал.

В первый момент Жюли не испытала ничего, кроме недоумения. Глупость какая-то, полный идиотизм. Что вообще имел в виду художник? Почему зайчиха, почему зайцы, почему их так много? Художник изобразил зайчиху похожей на Жюли. Зачем? Все эти зайцы – какое они имеют к ней отношение? При чем здесь она?

Потом пришло легкое чувство брезгливости: он что, совсем с ума сошел, этот редактор Шпатель? Что он печатает на страницах мильхенбургской газеты? Для кого вся эта непристойная чушь?

– Бесстыжая! – вдруг раздалось за спиной у Жюли. – Как она после этого в школу-то пришла!

Жюли резко обернулась и увидела своих одноклассниц – толстую Марту и прыщавую Эмму, – грузно поднимавшихся по лестнице. Она в изумлении уставилась в лица подружек, не до конца понимая смысл сказанных ими слов.

– Смотри-ка! Не понимает! – злобно сказала Марта. – Что? Доигралась? Допрыгалась?

Молоденький учитель биологии, шедший в толпе учеников вслед за девчонками, с удивлением вскинул голову, но, встретив взгляд Жюли, почему-то отвел глаза.

Зазвенел звонок – перемена закончилась, пора было идти на математику. Жюли поправила рюкзак за плечами и стала подниматься в класс. Пробежав несколько ступенек, вернулась и на всякий случай взяла с собой газету.

На уроке, конечно же, ей было совсем не до математики, не до дробей и пропорций. От утреннего настроения не осталось и следа. Мысли Жюли разбегались в разные стороны, она никак не могла сосредоточиться на чем-то одном.

Немного успокоившись и поразмыслив, Жюли абсолютно отчетливо поняла, что статья и комикс были направлены против нее. И это было подло, подло, подло! Возмутительная статья и комикс никак не соответствовали смыслу того, что произошло на мосту. На Жюли выплеснули ушат отвратительной грязи и пошлости. И эту пакость разглядывал теперь весь город! Вот почему умолкли кумушки в кондитерской Рудольфа… Вот что имела в виду Стелла…

«И всё это наверняка придумал Курт, – думала Жюли. – Больше некому! Ах он…»

Но в одиночку, чувствовала девушка, Курт не стал бы действовать так откровенно и цинично. За его спиной явно стоял кто-то или что-то еще. И дело было не только в Доротее или редакторе мильхенбургской газеты. Жюли буквально кожей ощущала присутствие какой-то темной, жестокой, страшной в своей непреклонности силы. Нет, она была не просто оскорблена, теперь ей стало по-настоящему страшно! Она кому-то перешла дорогу. И ей объявили войну.

Она чувствовала себя так, будто чудесным солнечным утром шла по благоухающему лугу, прямо по траве, пританцовывая от переполняющего ее счастья; срывала самые красивые цветы, плела венок, улыбалась солнцу и разговаривала с птахами. Жюли шла, не ожидая от начавшегося дня ничего, кроме радости. И вдруг, раздвинув заросли иван-чая, наткнулась на гнездо, в котором свернулась толстая, блестящая, злобно шипящая гадюка с выводком скользких извивающихся змеенышей. Жюли отпрянула, развернулась и, зорко глядя под ноги, бегом вернулась на тропинку. Но мир вокруг в одно мгновение перестал быть прежним: из беспечного и щедрого превратился в подозрительный и враждебный. Жюли смотрела вокруг и как будто ничего не узнавала.

Она с трудом досидела до конца урока и после звонка сразу же отправилась искать Курта.

Жюли нашла его на втором этаже, возле кабинета астрономии. Он стоял у дверей, прислонившись спиной к стене и заложив под себя руки, и с холодной усмешкой глядел поверх голов копошащейся в коридоре малышни.

Увидев Жюли, приближающуюся с газетой в руках, Курт едва заметно переменился в лице. Но быстро взял себя в руки, и его лицо опять приняло холодное и презрительное выражение.

«Вот он! Не знаю, что я сейчас с ним сделаю!» Она понятия не имела, что хочет сказать и что хочет услышать в ответ.

– Что это?! – с трудом сдерживая ярость, спросила она.

– Газета, – ухмыльнулся Курт.