Кристиан Гречо - Его первая любовь

Территорию обихаживают дети, Журка в том числе. Журке — двенадцать лет, Лили год пропустила, профилонила, она годом старше. Промеж себя они говорили, что «терпеть не могут территорию». И была в этом доля правды, поскольку никто другой не живет здесь так. Других не интересует, что с чем связывают дороги, ни у кого не возникает желание пройтись по ним просто так, на память. Потому-то другие и не знают того, что знают они, Лили и Журка. В тот день они стояли у колодца-журавля, напротив жилища семейства Балинт. Ждали, что кто-нибудь из Балинтов — самый старший или кто-то из младших сыновей — вернется домой. День выдался мрачный, с въедливыми ветрами, срывающими с акаций душистые цветы.

Несколькими часами раньше Лили и Журка высмотрели старика на погосте. Они спрятались в яме, куда время от времени высыпали мусор, строительные отходы, но им это очень нравилось. Хлам зарастает сорняками, бурьяном, среди отходов обнаруживаются загадочные взрослые вещи. В этой яме близ погоста они подслушивали, и им приходилось кусать губы, чтоб не расхохотаться вслух.

— Голос у старика такой плаксивый, словно он поет, — прошептала Лили, и они засмеялись всё громче, фыркая и захлебываясь смехом.

Лили откинулась, покатившись со смеху, из-под футболки выглянул ее плоский живот. Журка тоже катался со смеху, хотя и неискренне. Даже смеяться искренне он не мог. Живот Лили был такой же, как у него, но почему-то вообще не выглядел таким. У Журки, стоило ему увидеть живот Лили, — не часто, а на миг, просто случайно, — возникало дурное чувство. Вернее, чувство было настолько приятным, что ощущалось в нем нечто дурное. Но еще хуже было вот что: если Лили замечала Журкин живот, собственно говоря, такой же, как ее собственный, тогда ничего не случалось. Во всяком случае, явно. Если же в действительности при этом что-то и происходило, то Лили — великая актриса. Безукоризненно скрывала, что ей тоже странно видеть живот приятеля.

Над ними пролетел артельный самолет-ороситель. Он шел низко, и у обоих дрогнуло сердце.

— Что за дурень! — сказал Журка, сам не зная, кого имел в виду: старика на кладбище или пилота.

Скорбящий мужчина стенал. Сперва плакал нараспев, а затем у него вырвались рыдания. При этом он обмочился стоя. Медленно расплывалось пятно на плотных вельветовых коричневых штанах. Словно он попросту чем-то облился. Затем штанины насквозь промокли до колен. Велосипед старика повалился набок. Плетеная корзинка на боку поддерживала его, тканая сумка болталась на руле вместо звонка. Старик что-то проворчал. Достал из сумки литровую бутылку яблочного вина, обернулся кругом, словно подыскивая собутыльника, сбил колпачок бутылки о мраморный крест соседней могилы. Ила Тюжер, мускулистая баба, стоявшая в ряду могил чуть поодаль, видела это и прикрикнула на старика:

— А ну прекрати, не то по морде схлопочешь!

Повязанные платочками, более тихие старушки тоже выражали свое возмущение, но затем все отошли подальше, даже Ила Тюжер. Разошелся народ, пусто сделалось на кладбище вокруг скорбящего старика. А тот посбрасывал с могилы цветы. Сперва кое-как раскидал букеты, затем — венки, все в одном направлении. Венки попытался сложить горкой, а с цветами не церемонился. Хлопали промокшие головки хризантем, словно лопающиеся, наполненные водой надувные пузыри. Мужчина улегся на могилу — набок, будто хотел, чтобы рядом поместилась и жена. Так и лежали там оба. Мужчина разговаривал с женой — не сам с собой, они о чем-то спорили.

Дети переглянулись. До сих пор им было смешно, потому что пьяный и вправду вел себя уморительно, а тут еще и скандал назревал. Лили и Журка делали вид, будто обожают свары и скандалы, а может, им действительно это нравилось. Во всяком случае, Лили. А Журка просто вбил себе в голову, будто бы ему не нравится; на самом же деле всегда чувствовал себя несчастным, скучал, если не происходило ничего такого, что самому ему казалось противным. Вечно взбадривало его то, что, казалось, вовсе ему не нужно. Они затаили дыхание. Слились воедино с тишиной помойной ямы. Боялись, как бы не рассеялась воображаемая ими картина.

Старик слышал ответы. Не прикидывался, не притворялся — в самом деле слышал, что ему говорит покойная жена. Возмущался, возражал, сразу же обрывал собеседницу, если что-то было неугодно ему. А сказанное часто оказывалось не по нутру, и тогда он бранчливо кричал, умолял. Плач его становился все отчаяннее, голос — все тоньше и выше, точно он пел, а не плакал вовсе. Журка смотрел на Лили. Девочка еще несколько минут назад подметила, что он вроде как поет, хотя тогда еще его голос не был так похож на певучий. Плыл голос старика… Журке он представлялся колышущимся бумажным корабликом, он видел, как легко голос может застрять и остановиться. Не знаешь, потонет кораблик или с ним еще что-нибудь случится. Волшебство продолжается.