Валерий Попов - Похождения двух горемык

— У тебя тоже — будь здоров! Ты спасаешь лошадей во время пожара.

— Во время пожара?

Я вспотел.

Вот это да! То — прорубь, то — огонь. Вот это день!

— Ну, хочешь, вот почитай — режиссерский сценарий. Вот твой эпизод. — Зиновий протянул мне раскрытую длинную книжечку.

Я посмотрел — на обложке было написано:

Я открыл на своей странице.

Вот что там было:

Вот это да!

Я разволновался.

Нет... Так нельзя... Надо мягко, ненавязчиво все узнать.

— Повезло тебе, — сказал Зиновий, — в сотом кадре снимаешься, в юбилейном!

— А сразу же что... я выскакиваю — и крыша падает? А не может быть...

— Нет. Ничего не может, — сказал Зиновий. — Не первый раз такие сцены снимаем.

— Но крыша обрушивается ведь. Вдруг...

— Никаких вдруг. Отдельно снимем, как ты там прыгаешь, отдельно рушится крыша. Может, даже в разные дни. Понял?

— А что ж — конюшня сгорит?!

— Ты что ж думаешь — мы эту конюшню жечь будем?

— А какую?

— Есть там в лесу старый телятник... достроим немножко — и сожжем!

Вот это да!

— А разрешили?

— Разрешили. Ну, что, хочешь со мной поехать? Куда? В Гатчину. С пожарниками договариваться.

— С пожарниками? Поеду!

Мы сели в «волгу», выехали на шоссе.

— А вдруг — лес загорится? — спросил я.

...Своими «ненавязчивыми» вопросами я скоро довел Зиновия до белого каления.

— Останови, Григорий Иваныч, — сказал Зиновий шоферу, — я высажу этого типа в лес!

Григорий Иваныч усмехнулся, но продолжал вести «волгу» так же быстро.

— А нельзя... без этого? — снова спросил я.

— Без чего — без этого? Без твоей роли? — спросил Зиновий.

Я умолк.

Скоро мы въехали в Гатчину, поехали по улицам, подъехали к зданию с каланчой.

Зиновий показал какой-то пропуск, мы прошли мимо часового, поднялись по лестнице.

— Жди здесь! — перед кожаной дверью сказал мне Зиновий.

— А можно, и я пойду?

— Нет уж!

Я остался в коридоре.

Надо же, как бывает!

И именно сейчас все надо решать!

Сейчас Зиновий договорится с пожарными — и обратно будет уже не повернуть! Конечно, он говорит, что все предусмотрено и съемка такая проводится не первый раз, но все-таки мало ли что с огнем может случиться?

Я вспомнил вдруг, что отец рассказывал про пожар зерносушилки. Пламя было такое, что рейсовый автобус, который должен был пройти мимо, остановился не доезжая и так стоял, боясь проехать.

Рядом стояла «скорая помощь», и там врачи по очереди делали искусственное дыхание рабочему, задохнувшемуся в дыму.

Оказывается, увидев, что из сушилки выбилось пламя, он в испуге выдернул шланг, который питал печь соляркой, из шланга вырвалась толстая струя солярки, все вспыхнуло!

Рядом с сушилкой стояли три пожарных машины, поливая дом из брандспойтов, но все равно все сгорело, и рабочего не удалось спасти.

Вот такой был пожар, когда никто специально и не поджигал. А тут — делают специально, подготавливают горючие вещества!

Из кабинета вышел Зиновий с двумя пожарными.

Мы спустились на улицу, подошли к пожарному депо — приземистому зданию с деревянными коричневыми воротами. Открыли в воротах калитку и оказались внутри.

В полутемном гулком цементном помещении стояли длинные пожарные машины. У одной был поднят капот, и два механика озабоченно копались в моторе.

«Плохо дело! — подумал я. — А вдруг нам как раз эту машину дадут?»

— Ну вот... шестую можем вам дать, — сказал сопровождающий.

— Как так? — разволновался я. — Опасная съемка — и только одна машина?!

Зиновий и сопровождающий посмотрели на меня.

— Он прав, — сказал Зиновий.

— Как, седьмую-то отремонтировали? — Сопровождающий подошел к механикам.

— Скоро заканчиваем, — сказали механики.

— Запишу уж и седьмую вам, ладно уж! — сказал сопровождающий.

Я был доволен, но где-то и расстроен: сумели все-таки всучить одну с браком!

Мы сели с Зиновием в «волгу» и поехали.

«Да, — думал я, — конечно... Никто особенно меня не осудит, если я откажусь от съемки, скажу: надо уезжать — и все!.. Но никто и Джордано Бруно бы не осудил, если бы он отказался гореть, — пошел на попятную, и все! Все было бы нормально — только б он не попал в Историю, и все!.. А Муций Сцевола? — подумал я. — Воин... который, чтобы доказать мужество осажденных, своих соратников, сунул перед врагами руку в огонь и держал, пока она не сгорела? Мог бы он отказаться?.. Вполне! Только б никто никогда не узнал его имени и даже фамилии... плюс осаждающие взяли бы город!»