Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 1. Злоключения начинаются [сборник litres]

– Ох, благодарю вас, – сказала Вайолет. В четырнадцать лет ей было уже поздно играть в куклы, да и раньше она их не очень жаловала. Однако она выдавила из себя улыбку, взяла Красотку и похлопала ее по пластмассовой голове.

– А для Клауса, – продолжала Тетя Жозефина, – у меня модель поезда. – Она открыла второй сундук и достала маленький паровозик. – Ты можешь уложить рельсы в том пустом углу комнаты.

– Здорово, – сказал Клаус, стараясь изобразить восторг. Ему никогда не нравились модели поездов – столько трудов, пока собираешь, а когда наконец соберешь, поезд только и делает, что ездит без конца по кругу.

– А для Солнышка, – Тетя Жозефина запустила руку в сундук поменьше, стоявший в ногах детской кроватки, – у меня тут погремушка. Смотри, Солнышко, как она гремит.

Солнышко улыбнулась Тете Жозефине, показав все свои четыре острых зуба. Но старшие-то знали, что Солнышко терпеть не может погремушек из-за раздражающих звуков, которые они издают, если их потрясти. Ей уже дарили погремушку, и то была единственная вещь, которую ей не жалко было потерять в пожаре, уничтожившем бодлеровский дом.

– Какие щедрые подарки, – сказала Вайолет. Как девочка вежливая, она не добавила, что все эти вещи не особенно им нравятся.

– Но ведь я очень рада, что вы будете у меня жить, – сказала Тетя Жозефина. – Я так люблю грамматику. Я в восторге от того, что могу разделить мою любовь с тремя такими милыми детьми. А сейчас даю вам несколько минут, чтобы устроиться, после чего мы пообедаем. До скорой встречи.

– Тетя Жозефина, – остановил ее Клаус, – а для чего эти жестянки?

– Вон те? Для грабителей, разумеется. – Тетя Жозефина поправила волосы на макушке. – Вы, наверное, не меньше меня боитесь грабителей. Поэтому каждый вечер, ложась спать, кладите жестянки у самой двери, когда грабители войдут, они наступят на них, и вы проснетесь.

– Но что же мы будем делать после того, как проснемся и увидим рассерженного грабителя? – спросила Вайолет. – Уж лучше спать, пока он грабит.

Глаза у Тети Жозефины расширились от ужаса.

– Рассерженный грабитель? – повторила она. – Рассерженный грабитель?! Зачем ты так говоришь? Ты хочешь нас напугать, чтобы нам стало еще страшнее?

– Нет, конечно, – запинаясь, пробормотала Вайолет, не указав Тете Жозефине, что та сама завела разговор на эту тему. – Извините. Я совсем не хотела вас пугать.

– Хорошо, ни слова больше об этом. – Тетя Жозефина нервно бросила взгляд в сторону банок, как будто грабитель как раз в этот момент наступал на них. – Через несколько минут увидимся за обеденным столом.

Новая опекунша закрыла за собой дверь, и бодлеровские дети некоторое время слушали, как шаги ее удаляются по коридору, прежде чем заговорили между собой.

– Красотку отдаем Солнышку. – Вайолет передала куклу сестре. – Пластмасса твердая, я думаю, ее удобно кусать.

– А ты возьми себе модель поезда, Вайолет, – сказал Клаус. – Может, разберешь ее на части и изобретешь что-нибудь.

– Но тогда тебе достанется погремушка, – запротестовала Вайолет. – Несправедливо получается.

– Шу! – крикнула Солнышко. Возможно, это означало что-то вроде: «В нашей жизни давно уже не случалось ничего справедливого».

Бодлеры переглянулись с горькой улыбкой. Солнышко была права: несправедливо, что они лишились родителей. Несправедливо, что злобный и отвратительный Граф Олаф, охотясь за наследством, преследует их, куда бы они ни поехали. Несправедливо, что им приходится переезжать от родственника к родственнику и в каждом следующем доме происходит что-то ужасное, как будто дети едут в зловещем автобусе, который останавливается только на остановках под названием Несправедливость и Несчастье. И уж конечно, несправедливо, что Клаусу в его новом доме досталась всего лишь погремушка.

– Тетя Жозефина явно очень готовилась к нашему приезду, – с грустью произнесла Вайолет. – Она кажется добродушной. Нам не стоит жаловаться, даже друг другу.

– Ты права, – согласился Клаус без большого энтузиазма, тряхнув погремушкой. – Не будем жаловаться.

– Тви-и! – взвизгнула Солнышко, возможно желая сказать: «Вы оба правы. Не будем жаловаться».

Клаус подошел к окну и посмотрел на открывшийся вид. Солнце уже начало садиться на чернильно-черные воды озера Лакримозе, задул холодный вечерний ветер. Даже защищенного стеклом Клауса пробрал озноб.

– Все-таки очень хочется пожаловаться, – сказал он.

– Суп на столе! – раздался из кухни голос Тети Жозефины. – Идите обедать!