Луиджи Капуана - За счастьем [Повесть]

Но Таниэлло не шевелился.

— Господи, да он превратился в истукана!

И, смеясь, Дженарино помог Таниэлло слезть с осла.

— Ну, и мчались же мы! — с восторгом вырвалось у Тотоно.

— Это не осел, а сокровище! — подхватил Дженарино.

— Ах, ты мой милый, длинноухий! — с нежностью сказал Тотоно.

Но бедный «Прыгун» не разделял восторга своих хозяев. В изнеможении он повалился на пыльную землю и никак не мог отдышаться и придти в себя после неистовой скачки.

— «Прыгун», радость моя! Что с тобой? — спрашивал Тотоно. Бедняга! Тебе пришлось труднее, чем нам. Обещаю тебе — в следующий раз и ты поедешь на осле.

— Однако, я так дольше не могу! Меня подвело с голода, — признался Дженарино. — Не пора ли нам закусить? Вот кстати и ресторанчик.

— Превосходно! Позавтракаем, — захлопал в ладоши Тотоно. — Идем, что ли, Таниэлло?

И, не дождавшись ответа, Тотоно направился к трактирщице, стоявшей у входа в ресторан, и спросил ее:

— Чем вы можете нас накормить?

Тотоно направился к трактирщице, стоявшей у входа в ресторан.

Женщина предложила мальчикам пройти в ресторан, но Таниэлло вдруг встревожился и объявил, что они должны непременно позавтракать на воздухе.

— Мы не можем его одного оставить на улице, — объяснил он, указывая на осла. — А что вы дадите нам? Есть у вас макароны? Хорошее вино?

Женщина не отвечала. Она смотрела во все глаза на осла.

Таниэлло это заметил и шепнул на ухо Тотоно:

— Кончено! Мы пропали. Взгляни, как она уставилась на нашего осла. Наверное, она его узнала. Ведь место, где я его встретил, отсюда неподалеку. Удирать надо и как можно скорее.

Он уже собирался вскочить на «Монашка», как вдруг Дженарино, в порыве отваги, обратился к трактирщице:

— Почему вы, любезная, нам не отвечаете? И чего вы так уставились на нашего осла?

— Боже мой! Что это за животное? Он точно крашенный. Уши желтые. А возле глаз-то что у него? Господи!

— Ха-ха-ха! — перебил ее громким хохотом Дженарино.

— Ха-ха-ха! — старался ему вторить, сам замирая от страха, Тотоно.

— Удивляетесь на нашего осла! — развязно обратился Дженарино к трактирщице. — Вполне с вами согласен, что у него не совсем обычный для осла вид. Наш осел это изумительная, редкая игра природы. Он так и родился с оранжевыми ушами и колесами вокруг глаз, которые придают ему особенный вид, точно он в очках. Его собственная мать была поражена не меньше вас, когда увидела своего новорожденного. Поражена до такой степени, что и за своего не признала. Отказалась от собственного ребенка… Кормить его не захотела… Нам самим уже пришлось его выхаживать.

— А! Вот что! Значит, это игра природы! — произнесла трактирщица, оглушенная и одуревшая потоком слов Дженарино.

— Спасены! — шепнул Таниэлло. — Скорей только поешь.

Сказать, что три мальчика просто поели, было бы слишком слабо. Они втроем уплели полтаверны и опомнились только в ту минуту, когда пришлось расплачиваться. Только теперь они вспомнили о своем замечательном осле.

— А осел? Не думаю, чтобы без подкрепления он пригодится нам для дальнейшего путешествия. Наверное он порядочно отощал.

— Нужно его подкормить.

Дженарино попросил трактирщицу дать ослу охапку сена. «Монашек» не заставил себя упрашивать. В минуту он уничтожил предложенное ему угощение.

Наконец, расплатившись с трактирщицей, три мальчика пустились в путь.

И с какими песнями они поехали. Дженарино запевал, два других подтягивали.

Звонко раздавались их голоса, осенний ветер их подхватывал и уносил дальше.

Время близилось к полудню. Пыльная улица от бегавших по ней солнечных лучей казалась точно сделанной из мозаики.

Стоял ясный октябрьский день.

Под изношенным платьем сердца мальчиков танцевали тарантеллу.

Через два часа, когда путешественники уже давно проехали Неаполь и миновали несколько деревушек, они почувствовали усталость. Таниэлло смолк первым. За ним притих и Дженарино. Один Тотоно все еще пел, ударяя палочкой в свой треугольник. Но, в конце концов, усталые Таниэлло и Дженарино попросили его прекратить музыку.

Тотоно умолк. Тогда втроем они принялись строить различные планы для дальнейшего путешествия. Это их несколько подбодрило. «Монашек» не понимал, что они говорят, и, вероятно, потому не мог забыть о своей усталости.