Теперь все батальоны были налицо. Национальные гвардейцы проверяли оружие, снаряжение, говорили о предстоящем деле — захвате дворца.
К Сантеру подбежал вестовой:
— Батальон Монмартра спускается с холма и идет сюда!
— Хорошее подкрепление! Но ждать его мы не можем. Пора в путь!
И Сантер приказал бить общий сбор. Жан услышал резкую и стремительную барабанную дробь и подумал о том, как, наверное, старается сейчас Пьер, стучит палочками, не желая отстать от других барабанщиков.
Взошло солнце. Утренняя свежесть, первые солнечные лучи подбодрили повстанцев, вселили в них надежду…
Столяр Симон Левассер пробирался в толпе, держа древко с красным знаменем. Широкое полотнище касалось его плеч, как бы обнимая.
— Отец!
— Жан!
Сын прижался к широкой отцовской груди, к куртке, от которой так знакомо и привычно пахло стружками и табаком.
— Давно ты здесь?
— Всю ночь… Я не один. Пьер тоже пришел. Мы видели Доминика. Разговаривали с Сантером…
— Как мать?
— Она не догадалась о том, что затевается.
— Тем лучше… Что сказал вам Сантер?
— Сказал, что родина скоро призовет нас с Пьером… Он назначил Пьера барабанщиком, а меня своим адъютантом.
— Поздравляю!
— Что я должен делать?
— Делай что прикажет Сантер. Вот и все… Слушайся его и не своевольничай. Прощай, сынок! Или лучше — до свидания… Может, встретимся на площади Карусель…
И с этими словами Симон Левассер вместе с красным знаменем исчез в толпе.
Сантер сидел на золотисто-рыжем Счастливчике. Три батальона построены, готовы к выступлению. Тихо, едва заметно шевелятся над солдатскими треуголками штыки. Жители предместья — краснодеревцы, столяры, обойщики, мраморщики, рабочие мануфактур — вооружены пиками, топорами, молотами. Лишь у немногих ружья и сабли.
И вот длинная колонна тронулась с места, пошла по Сент-Антуанской улице, застучали деревянные сабо, затопали солдатские башмаки. Впереди санкюлоты, гвардейцы тащили за собой три пушки. Ехала повозка с порохом и повозка с ядрами. Развевались красные флаги, трехцветные знамена…
Сантер часто оборачивался, оглядывался на далеко растянувшуюся колонну. Жан шел в толпе возле пивовара, медленно ехавшего на коне. Кто-то говорил:
— Идем мы до ратуши, а оттуда — на улицу Сен-Никэз и на Карусельную площадь.
— А батальон Гобеленов?
— Тоже придет туда. И батальон марсельцев, и батальон федератов из Бреста…
— Откуда знаешь?
— Раз говорю, значит, знаю…
— Вот сколько соберется нас на площади! Неужто, граждане, не возьмем дворец?
— Возьмем! Бастилию взяли в восемьдесят девятом. И Тюильри возьмем!..
Оба предместья — Сент-Антуанское и Сен-Марсельское — действительно, должны были соединиться на Карусельной площади, у ворот Королевского двора. Но в то время, когда небольшое войско Сантера еще находилось в пути, батальон секции Гобеленов, которым командовал энергичный биржевой маклер Александр, марсельцы, размещенные в монастыре Кордельеров, и бретонские федераты уже стояли со своими пушками перед замком. Они выступили раньше сент-антуанцев и перешли с левого берега Сены на правый через мост Сен-Мишель и Новый мост.
…Жан был недоволен, чувствовал даже некоторую обиду. Пьер — барабанщик; отец несет знамя и готов сражаться; Доминик в строю гвардейцев. И только он, Жан, остался как бы в стороне. Сантер назначил его адъютантом. Но когда он ему понадобится — неизвестно…
Он продолжал идти за Счастливчиком, на котором восседал солидный, немного грузный Сантер, когда неподалеку от Гревской площади к командиру подошли два муниципальных офицера.
— Гражданин Сантер! — сказал один из них. — Коммуна назначила вас командующим национальной гвардией и требует, чтобы вы немедленно явились в ратушу.
— Но я не могу оставить батальоны, — ответил, несколько растерявшись, пивовар, слезая с лошади.
— Таков приказ новой, только что образованной Коммуны.
— Но где командующий национальной гвардией Мандат?
— Мандат убит. Он совершил предательство!
— Что же он сделал?
— Он расположил преданные королю войска перед ратушей, у аркады Сен-Жан и у Нового моста. Они должны были пропустить отряды предместий, а затем напасть на них сзади, в то время как защитники дворца, швейцарские наемники нанесли бы им удар на Карусельной площади. Вы все оказались бы таким образом в капкане и были бы разгромлены…
— Каков же негодяй, этот Мандат! Я давно подозревал, что он ненавидит революцию, народ и только ждет удобного случая, чтобы осуществить свои коварные замыслы… И все же как я брошу своих солдат? В такой момент, перед самой атакой, когда вот-вот начнут греметь пушки, я должен удалиться в мэрию и сидеть там в безопасности… Что подумают обо мне товарищи?
Читать дальше