Симон Левассер ушел в церковь Воспитательного дома, где обосновалась секция Кенз-Вен, и Жан с Николеттой, как это было уже не раз, поднялись в его мастерскую, где пахло свежими стружками и столярным клеем. Окно в мансарде было открыто, свежий утренний воздух вливался в помещение. Жан стал рассказывать о том, какую веселую и смешную комедию видел вчера в театре и как замечательно играла Мадлен, сестра его отца. И заметил, что Пьеру, который впервые попал в театр, очень понравилось.
— Мне тоже хотелось бы побывать в театре! — призналась Николетта. — Я была в Марселе с отцом в театре только два раза. Правда, я часто видела фокусников и акробатов на ярмарках. Очень интересно наблюдать за ними, они показывают такие удивительные фокусы, ходят на руках, кувыркаются, но, признаться, театр мне больше по душе, особенно где поют и танцуют…
— Ты обязательно побываешь в театре. Я попрошу тетушку Мадлен…
— О, это было бы чудесно! И вообще, Жан, как мне посчастливилось, что я попала в ваш дом! Твоя мама Франсуаза так любит меня, и папаша Симон называет дочкой…
— Да, если бы я не встретил тебя у Нового моста, неизвестно, что бы с тобой стало. Скорее всего, это негодяйка Сова поймала бы тебя и увела с собой. Тебе надо было бежать подальше от тех мест, а ты уселась под каштаном у всех на виду…
— Я так обессилела, что не могла идти.
— Сова уже, конечно, примирилась с тем, что лишилась тебя… Слушай, а отчего ты никогда не рассказывала, как тебе жилось у нее здесь, в Париже?
— Плохо. Очень плохо… Вспоминать не хочется. Жили в каком-то старом заброшенном доме. В комнатах грязные стены, паутина, мусор. Дверь из коридора вела прямо во двор, но она была всегда заперта. Открывал и закрывал ее горбун в рваном солдатском мундире. Говорили, что он подобрал его на какой-то свалке. Он был как бы привратником. Впускал и выпускал кого надо.
Здесь нашли пристанище какие-то странные люди. По-моему, такие же воры, как Сова. Они уходили куда-то, исчезали, отсутствовали иногда и день и два, а потом возвращались, чаще всего поздно вечером или ночью, и приносили с собой разные вещи, узлы, мешки, чемоданы.
А однажды один из них притащил… Ты даже не можешь себе представить! Гроб!..
— Гроб?
— Ну да. Гроб из белых досок. Кто-то спросил его: «Зачем?» А он ответил: «На всякий случай. Может пригодиться…» Я боялась этих людей, хотя они меня не обижали. Над Совой они насмехались. Называли старой ведьмой. И она тоже не церемонилась с ними. Обзывала каторжниками и висельниками. Бродяги ссорились между собой, бранились и, случалось, даже дрались. Они пили что-то из бутылок, прямо из горлышка, играли в карты на деньги… Потом укладывались спать, ложились на тюфяки, набитые соломой, и громко храпели. Некоторые разговаривали во сне, вскрикивали. Я долго не могла заснуть. А тут еще эти крысы… Ночью слышно было, как они бегали по коридору…
— Ясно, что ты попала в настоящий воровской притон, — сказал Жан.
— Конечно. Я думала, что мне никогда не удастся вырваться оттуда. Старуха выводила меня в город, я должна была просить подаяние, а сама она стояла невдалеке, следила за мной. Потом брала за руку и вела в этот дом, похожий на тюрьму. Иногда закрою глаза, и все это возникает передо мной. Полутемный коридор, большая грязная и душная комната. Бродяги и воры, их грубые красные лица, всклоченные волосы… Они называли друг друга не по именам, а по прозвищам, словно у них не было имен. Одного, помню, звали Плешивым. Это тот, что приволок белый гроб…
— А кто же был у них главный? — спросил Левассер. — Кто вожак этой шайки? Кто ими командовал?
— Был там один худой, длинный-предлинный человек. Очень противный. Его звали… Постой, как же его звали? К нему обращались по имени. Забыла… Нет, сейчас вспомню… Ага, вспомнила… Его звали Шольяк.
— Как ты сказала? — вскричал подросток. — Шольяк?! Ведь это тот самый бродяга, которого мы с Пьером разыскиваем. И пока безуспешно. У него припрятано оружие. И заговорщики хотят использовать это оружие против народа. Скажи мне сейчас только одно. Ты смогла бы найти, узнать этот дом?
— Думаю, что смогла бы. Там, возле рынка, в начале небольшой улицы — фонтан. Из него жители квартала берут воду. И на этой улице — подворье, где огромные лошади и повозки…
— Подворье для ломовых извозчиков, — уточнил Жан.
Читать дальше