Шарон Крич - Две луны

– Например, мистера Кадавра – я же тебе говорила. Может, мистер Биркуэй помог ей разрубить на куски её мужа и закопать его, и, может, они чего-то испугались и решили для маскировки посадить сверху этот рододендрон. – Видимо, я не сумела скрыть своего недоверия, потому что Фиби добавила: – Сэл, в чужую душу не заглянешь. И, Сэл, я не думаю, что вам с папой стоит опять туда ходить.

А вот с этим я определённо была согласна. Мы с папой были там позапрошлым вечером, и я всё время была как на иголках. Я стала обращать внимание на все эти жуткие штучки в доме у Маргарет: кривляющиеся маски, старинное оружие, книги с названиями вроде «Убийства на улице Морг» или «Череп и топор». Тогда Маргарет загнала меня в угол на кухне и спросила:

– Папа что-то рассказал тебе обо мне?

– Ничего.

– О… – Она явно расстроилась.

А папа каждый раз менялся, попадая к Маргарет. Дома я то и дело заставала его сидящим на кровати и бездумно уставившимся в пол, или за чтением старых писем, или за перелистыванием альбома с фотографиями. Он выглядел ужасно грустным и одиноким. Но у Маргарет это был другой человек: он улыбался и иногда даже смеялся, а однажды, когда она похлопала его по руке, он так и позволил её ладони остаться поверх своей. И мне это не нравилось. Конечно, я не хотела, чтобы папа грустил, но по крайней мере, когда он грустил, я знала, что он вспоминает маму. И поэтому, когда Фиби высказала предположение, что нам с папой не следует ходить в гости к Маргарет, я очень охотно с ней согласилась.

Когда Фибина мама вернулась, нанеся все свои визиты, она была сама не своя. Она шмыгала носом и сморкалась.

Фиби тут же сказала, что нам надо заниматься, и мы ушли наверх. У неё в комнате я сказала:

– Может, нам стоило остаться и помочь ей разобраться с покупками?

– Она любит делать всё сама, – отрезала Фиби.

– Ты точно знаешь?

– А как же? – возмутилась Фиби. – С кем, по-твоему, я прожила всю свою жизнь?

– Мне показалось, она только что плакала. Может, что-то случилось. Может, она из-за чего-то расстроилась.

– И с чего ты решила, что она нам об этом скажет?

– Может, она просто боится сказать, – предположила я.

Было как-то странно: я так легко увидела, что Фибина мама расстроена и несчастна, а сама Фиби этого не замечала. А если и замечала, то старалась игнорировать. А может, она просто не хотела замечать. Может, это слишком пугало её саму? И я подумала про свою маму. Могла ли я тоже чего-то не замечать?

Немного позже, когда мы с Фиби спустились вниз, мы застали миссис Уинтерботтом за разговором с Пруденс.

– Тебе не кажется, что я веду неполноценную жизнь? – спрашивала она.

– О чём это ты? – удивилась Пруденс, наводившая лоск на свои ногти. – У нас не осталось жидкости для снятия лака?

Фибина мама молча принесла из ванной комнаты пузырёк с жидкостью для снятия лака.

– Ага! – сказала Пруденс. – И пока я не забыла: ты не подошьёшь подол у моей коричневой юбки, чтобы завтра мне было что надеть? Ну пожалуйста? – Пруденс кокетливо наклонила голову, дернула себя за локон, в точности повторяя жест Фиби, и слегка надула губки.

– Пруденс не умеет шить? – удивилась я.

– Конечно, умеет, – ответила Фиби. – А что?

– Мне просто непонятно, почему бы ей самой не подшить свою юбку.

– Сэл, ты иногда становишься ужасной занудой.

Перед тем, как я собралась идти домой, миссис Уинтерботтом протянула Пруденс коричневую юбку с заново подшитым подолом, и всю дорогу до дома я думала о миссис Уинтерботтом и о том, что она имела в виду под ограниченной жизнью. Если ей не нравится вся эта выпечка, и уборка, и подавание пузырьков с жидкостью для ногтей, почему она это делает? Почему не предложит им хоть что-то сделать самим? Может, она боится, что тогда для неё вообще не останется дел? Она никому не будет нужна и превратится в невидимку, которую никто не замечает.

Когда я в тот вечер вернулась домой, папа протянул мне сверток со словами:

– Это от Маргарет.

– Что там?

– Не знаю. Открой и посмотри.

Это оказался свитер. Я сунула его обратно в коробку и пошла наверх. Папа пошёл за мной вслед:

– Сэл! Сэл? Он тебе нравится?

– Он мне не нужен.

– Она же просто пытается… Ты ей нравишься…

– Мне плевать, нравлюсь я ей или нет.

Папа немного помялся в нерешительности и сказал:

– Я бы хотел рассказать тебе кое-что о Маргарет.

– Ну а я не желаю этого слышать.

Я чувствовала себя до невозможности вредной. И уже когда папа вышел, у меня в ушах всё ещё звучал собственный голос.