Михаил Жестев - Лето без каникул

— Я уже говорил кое с кем. Действительно, где взять Богдановой в Посаде цыплятник? И там нечего делать Кочергину… И мастерских там нет. В общем, напрасно Яблочкина не посоветовалась с колхозом. А теперь надо отступать. Не хочется, конечно. Но придется. Да, кстати, Игорь, а что, если нам собрать всех ребят и объяснить: кто хочет — оставайся, а нет — может уходить.

Это было сказано так неожиданно, что Шеломов невольно остановился. Спросил растерянно: «Как это — уходить?» Да понимает ли Иван Трофимович, что предлагает? Ведь это на руку Игнашову. Не только все зашатается — рухнет все. И уже возмущенно проговорил:

— Вы хотите, чтобы все разбежались?

— Почему все? Ты не уйдешь, Андрей тоже. Еще Нина Богданова… А кто уйдет?

— Игнашов, Тесов, Кабанова.

— Не велика беда.

— Лиха беда начало. Они других за собой потянут.

— Боишься, комсорг?

— А что ж, страшновато.

— А мне так совсем не боязно, — весело сказал Русаков. — Кто захочет, и без разрешения уйдет. Да и, к слову сказать, Игорь, иной никогда бы и не подумал уходить, если бы знал, что может в любое время уйти.

Совсем близко послышался громкий смех. Игорь оглянулся. В сумерках летней ночи он узнал Ильку Полякова, Рюмахина, Богданову.

Русаков попрощался. Игорь остался один. Над ним была деревенская ночь с высоким деревенским небом. Невдалеке кто-то сказал:

— Еще вчера мы праздновали окончание школы…

И кто-то ответил:

— Ох, как давно это было.

За рекой брезжил рассвет. Тихо ступая, чтобы не разбудить мать, Игорь вышел на улицу. И сразу увидел Игната Романовича.

— Смотри, пожалуйста, да ты раньше меня встал, а я думал, будить придется.

В поле Игорь помог Игнату заправить трактор, потом они погрузили на тележку все свое имущество и тронулись в объезд на другое поле. И все время по дороге к новому месту стоянки и после, когда снова начали пахать, Игорь возвращался к ночному разговору с Русаковым. Нет, не прав Иван Трофимович. Разбегутся ребята. И впервые он подумал о себе: «Ведь ты, Игорь, комсорг, ты обязан бороться. Именно бороться, потому что отвечаешь за своих товарищей. И отвечаешь больше, чем Русаков».

В обед, когда Игорь и Игнат Романович сидели на обочине и запивали молоком прихваченные из дому сдобные пышки, на дороге, то подскакивая на ухабах, то стремглав вырываясь на пригорки, в серой пыли показался председательский вездеход. Игорь заслонился рукой от солнца. К ним Русаков или свернет в Крошево? А может, мимо, в Заполье? Русаков остановил машину.

— Ну, как участок? Хорош? — спросил он, здороваясь с Романовым.

— Редкий по нашим местам, — ответил Игнат.

— Это второй стогектарный контур. С этой земли много можно взять. И возьмем, Игнат Романович!

— Да так ли, Иван Трофимович?

— Я серьезно. И большой у меня на тебя расчет.

— А какой именно?

— Самый большой. Кто сюда всю зиму возил навоз и запахал его? Ты! А кто пар пашет? Опять же ты. Вот и составляй свое звено. Ну, к примеру, будет вас три тракториста. Ты, Игорь, еще кого-нибудь из ребят дадим. И пропашник подкинем. Чем не звено? И не просто звено, а на шесть лет звено!

Игнат закурил.

— Так, так! Вот какие времена! Хозяйствуй на колхозной земле. Звено на шесть лет! Заманчиво. Шутка сказать — стать хозяином. Тогда верно, можно все наперед рассчитывать: и работу, и урожай, и заработки. — Он поднялся, поставил на платформу валявшееся в канаве брезентовое ведро, словно этот беспорядок отвлекал, мешал думать, и, вернувшись к обочине поля, сказал Русакову: — Звено — оно, конечно, вещь хорошая. Только, Иван Трофимович, вдруг да на рожон налетим?

— Это на какой рожон?

— Известно какой, — ответил Игнат, — начальственный! Иль впервые тебе. Ведь вот, к примеру, возьми меня и начальника управления. Я ему свое — про звено, а он мне свое — насчет плана; начнется со спору, а чем кончится? Подомнет он меня. Прав не прав, а он, так сказать, государственные интересы по своей должности справляет, и на то поставлен, чтобы я эти интересы не нарушал. Кому больше веры? Да ему прежде всего! И как начнется у нас с ним заваруха, и как начнет он на меня со всей своей государственной силой давить, разом и сомнет.

— Надо бороться, Игнат Романович. Правду свою отстаивать. И повыше начальники, чем наши из управления, со своих мест слетали.

— Знаю. Это верно! Только бороться с несправедливым начальством мы не мастаки. Так сказать, не в привычке это. Не то робеем, не то себе дороже выходит. С давних пор у нас эдакое представление: жила — она на правду выйдет, а ты эту жилу не тронь — всему свое время. Оно придет, и начальнику скажут: «Э, братец, да ты дурак, ты не на своем месте, давай-ка вылетай на низшую должность!» Иль не так? Так! В точности!