Ксения Иванчикова ( Эр) - Большой Бу

Будто до этого в моём мире не было ничего более прекрасного и настоящего.

– Я не знаю, на что мне надеяться, на то, что ты прочитаешь это однажды или наоборот никогда не сыщешь этот клочок бумаги. Но если так всё-таки окажется, что ты однажды будешь здесь и ничего не найдешь, то это будет обидно. Не хочу, чтобы ты расстраивался, Джонни-

Если же ты всё-таки добрался сюда, значит ты познакомился с Биаджио. Он замечательный человек. Откуда я могу знать, что ты подружился с ним? Он единственный, кто смог бы раскрыть эту карту. Обними его от меня крепко, он тот ещё пройдоха, но очень славный.

…

Скажи, ему, что я тоже никогда не забуду Эми.

Раньше мы дружили все вместе, и я был невероятно влюблён, думаю, она тоже. Это было счастье, настоящее и мимолетное. Мы придумали с ней это место, мы выдумали животных, потому что она любила придумывать, а любил всё, что с ней связано.

А потом я вдруг вырос. Не удивляйся, Джонни, я тоже был молод. Расстояния разлучали нас с Эмс, и в конечном счете от неё у меня остался только крестик на карте и пара деревянных фигурок.

Я встретил твою бабушку, она была и, надеюсь, остаётся прекрасной женщиной, никогда не понимающей меня, но всегда принимающей мою сторону. Это дорогого стоит, Джонни.

Сейчас я плачу, потому что мне невероятно грустно писать и вспоминать всё это.

Но если во всех делах важен результат, то в жизни совершенно иначе. Важен не конец жизни, а то, какой она была.

Запомни это, Джонни.

Жму крепко твою руку, и люблю так сильно, что не хватает слов. Цени каждый миг.

Мне было душно от слез. Дедушка был так близко, но в то же время его не было вовсе. Я сложил конверт, и, вытерев глаза рукавом, обернулся на Большого Бу. Он снял шляпу, приложил к груди и плакал. Он оставался таким же огромным, но внутри был совершенно слаб. И я понял, как сильно он любил свою Эми, жену, которая, как мне и рассказывала мама, умерла от рака. Понял, как больно ему было слушать о лесе, о котором он ничего не знал, и понял, что он почувствовал надежду, которая зародилась в его сердце, когда я сказал о чертежах.

Мир такой огромный, в нём так много людей, и так много историй, среди которых отдельное место отводится счастливым, но печальным.

Лин вдруг подошла ко мне сзади и обняла.

Это и было настоящим.

Я понял и принял всё, что было раньше, о чём я думал целыми днями, а теперь стану принимать и чувствовать настоящее. Чувствовать Лин. Понимать Бу. Принимать заботу мамы и появление в нашем доме Делмара.

Я взял Лин за руку и с нею подошел к Большому Бу. Мы обняли его и стояли так несколько минут. Я снова начал плакать, но я был совершенно счастлив.

После этого я незаметно подошёл к кровати и убрал письмо в карман.

Мы вышли из дома.

Извилистой тропинкой по мокрой траве, мы медленно шли вдаль. Бу всё также держал шляпу в руках и насвистывал какую-то мелодию. Лин шла рядом, держа меня за руку, а свободной рукой трогала траву, которая приятно щекотала ей ладони. Незаметно становилось ещё темнее, трава сменилась ржавыми рельсами, и мы снова оказались там, откуда все началось.

Думаю, никому не будет интересно, как мы добрались до дома, поэтому скажу просто, что всё закончилось хорошо. Обычно же так говорят?

Мама Лин – Шейла, поверила, что пёс был мне нужен для собачьей выставки, и долго спрашивала, понравилась ли нам экскурсия, а Лин выдумывала на ходу детали поездки. Моя же мама запланировала семейный ужин, а я сказал ей, что приведу Лин. Думаю, она в восторге. Этим же вечером, мама взяла телефон и позвонила бабушке, чтобы рассказать ей про Делмара, а она сказала, что уже давно всё знает, и пообещала зайти завтра с печеньями. Теперь в школу мы ходим вместе с Лин, а Рик провожает нас, и грустно скулит, когда мы теряемся в школьных воротах. Но мы спокойны, ведь после такого приключения, которое выпало на его собачью долю, он точно никогда не потеряется. Я крепко держу руку Лин, и совершенно не хочу отпускать.

Мне часто снится один и тот же сон. В нём мы с Бу прокрадываемся на городскую ферму, в действительности, этого, конечно, не может быть. В Нью-Йорке нет никаких ферм, или я просто о них не знаю. В любом случае, прежде я никогда не видел ничего подобного. Если вглядываться, можно было пересчитать убранные грядки и раскрытые парники, трава в них всегда была жёлтой или оранжевой, а на чёрных земляных проталинах лежали мелкие опавшие яблоки. Осенью падало очень много яблок, обычно они сгнивали, или их съедали галки. Здесь было очень много галок. Они целыми днями ходили по серым бороздам и выискивали что-то съестное. Их ноги были похожи на зубочистки, а глаза на чёрные бусины. Как правило, на некоторых участках рос клевер, и там гуляли коровы. Они были совершенно удивительные. Телята подходили к низкому забору и смотрели вдаль своими глазами, которые почему-то уже были грустными. Так коровы мечтали о чём-то своем коровьем. На некоторых грядках лежали неубранные тыквы, своим цветом они напоминали только что полаченную новенькую лодку. Около тыкв тоже было много грачей и ворон. Скоро последний урожай будет собран, и в ночь всех святых в тыквах прорежут отверстия для глаз и ужасающего рта, чтобы вставить туда свечи. Я вспоминаю сейчас, как в этом самом сне мы стоим на одной из таких грядок с Большим Бу. Идёт дождь, и мы насквозь мокрые. Бу поворачивается ко мне и говорит, что я должен это запомнить, потому что из таких моментов стоит строить свою жизнь. Я пожимаю плечами, а после киваю ему. Он знает, о чём говорит. Скрипят двери сараев, поминутно раскрываемые и вновь закрываемые. Ветер проверяет, закрыты ли к зиме чердачные окошки и ведёт за собою флюгеры. На полях тихо. Тогда я спрашиваю у Большого Бу, гладил ли он когда-нибудь телёнка. Он задумчиво поднимает глаза вверх, скрещивает руки, как он обычно делает, когда не знает, что сказать.