Евгений Чарушин - Почему Тюпа не ловит птиц

Долго пёс не просыпался, а как проснулся — залаял.

Испугался скворка.

Летит от него и кричит:

— Злодей! Злодей!

К Ане приходили соседи, приносили скворке корм.

Удивлялись, что птица говорит.

Вот приходит к ней как-то соседка.

— Где, — говорит, — ваш скворец, я ему вкусненького принесла.

Аня зовёт:

— Ты где? Кушать! Кушать!

Скворца нигде нет.

Начали искать, — не нашли.

А было вот как.

Пошёл дождь. Из-под тучки ветер налетел. Скворка в это время ходил по двору. Закрутились щепки да пыль около него. Скворка испугался и полетел. Не домой, не к соседям, не в лес, а сам не знает куда. Опустился он на какую-то тропинку. И, наверно, он совсем бы потерялся, если бы его не нашёл чужой человек.

Шёл по тропинке прохожий. Видит: сидит скворец на дороге и не боится. Совсем близко подпускает.

Прохожий думает: „Словлю его, принесу домой, посажу в клетку, пусть поёт".

А скворец взлетел и к нему на шляпу сел. Прохожий хвать его рукой и держит.

А скворец-то у него вдруг закричал:

— Ты злодей! Ты злодей!

Испугался прохожий, разжал руку, отпустил скворку.

Пришёл домой, всем рассказывает: вот какие чудеса-птица говорит.

А соседи это услыхали, сказали Ане.

И вместе с ней пошли птицу искать.

Скворка, как увидел Аню, прилетел к ней и закричал:

— Ты злодей! Ты злодей!

— Да не „злодей" надо говорить, — сказала Аня, — а „кушать"!

Кошки — они охотники. Они любят словить пичужку.

Наш Пуня тоже не прочь поохотиться, но только не дома. Дома он никого не трогает.

Принесли мне как-то в маленькой клетке несколько певчих птиц.

Щеглы, канарейки.

Куда, думаю, мне их деть, чего с ними делать?

Выпустить на волю — на дворе вьюжно-морозно. В клетке — тоже не годится.

Поставил я в уголке ёлку. Закрыл мебель бумажками, чтобы не пачкали, и… делайте что хотите. Только не мешайте мне работать.

Щеглы, канарейки вылетели из клетки — и к ёлке.

Копошатся в ёлке, поют! Нравится!

Пришёл Пунька, глядит — интересуется.

Ну, думаю, сейчас надо Пуньку ловить да из комнаты выкинуть.

Непременно начнется охота.

А Пуньке только елка понравилась. Он ее понюхал, на птиц и внимания не обратил.

Щеглы, канарейки побаиваются. Не подскакивают близко к Пуньке.

А тому безразлично, есть тут птицы или нет их. Он лёг и спит около ёлки.

Но Пуньку я всё-таки прогнал. Кто его знает. Хоть и не смотрит на птиц, а вдруг невзначай и словит.

Прошло время. Птицы начали гнёзда вить: ищут пушинки разные, нитки из тряпок выдёргивают.

Пунька к ним ходит. Спит у них. Щеглы, канарейки его не боятся, — чего его бояться, если он их не ловит.

И так расхрабрились пичужки, что начали у Пуньки шерсть теребить.

Пунька спит. А птицы из него шерсть дёргают и не боятся.

Гаярка — обычный охотничий пёс. Ничего особенного мы в нём не замечали. Разве что иногда он вдруг начнёт скалить зубы.

Кто не знает, так испугается.

А это, оказывается, он не злится, не сердится, а хочет улыбнуться.

Приехал его хозяин. Гаярка весь заулыбался. Очень, очень радуется. Поведёт его хозяин охотиться. Будет Гаярка работать — добывать дичь: чуять, искать.

Он давно не охотился.

Бока отлёживал, рыхлый сделался, неуклюжий.

Скоро ли хозяин наденет сапоги, возьмёт ружьё и они пойдут?

А хозяин посидел, чаю напился, ружьё оглядел и опять уехал.

Вот Гаярка обиделся. Лёг в угол, вздыхает, ни на кого не глядит.

День прошел, другой начался. Скучает Гаярка, лежит в углу — не ест, не пьет.

Вот вернулся хозяин.

— Ну-ка, — говорит, — Гаярка, чего лежишь?

Гаяр даже не встал. Не бросился к хозяину ласкаться, а начал скулить и лаять.

А мы слушали его и все поняли.

— Вот приехал ты, хозяин. Обещал взять меня на охоту. А сам уехал и меня одного оставил. Я жду-по-жду, а ты не едешь. Нехорошо так обманывать, и охоты никакой не было. Я не ел, я не спал, а ты всё не едешь да не едешь.

Как скучно-то.

Долго говорил Гаярка. Рассказал все. А когда рассказал, — вылез из угла и начал бегать, прыгать — радоваться.